– Не очень-то умно с её стороны, – начал было Гиркас, но осёкся. На какой-то миг ему показалось, что этими неосторожными словами он насквозь пробил броню олимпийского спокойствия перфекты, и в этой рваной ране мелькнуло её подлинное лицо, в котором не было ни спокойствия, ни уверенности – только мука, отчаяние и неизбывный страх.

Так иногда бывает: в минуту страдания или неудержимой радости с людей облетает всякая шелуха, и под слоем наносной дряни обнаруживается брат, твой и мой. Если на пороге Гиркас столкнулся с таинственной незнакомкой, полной достоинства, то теперь перед ним сидела обычная женщина, испуганная за близкого человека.

– Да, – тихо сказала Седьмая. – Это было не очень-то умно с её стороны. Это лучший поступок, который когда-либо видел Арк, но это действительно было не очень-то умно с её стороны.

– Простите, я не хотел, – сказал Гиркас и с досады прикусил язык.

– Ничего. Кто-то должен был это сказать, и лучше вы, чем сёстры. Я так и слышу их: «Это вопиющее нарушение Кодекса Арка!», «Наблюдать, но не вмешиваться!», «Мы не можем запретить остальным кантонам уничтожать друг друга, наше дело – переждать невзгоды и сохранить ростки гуманизма и нравственности на этой Богом забытой планете!». Как будто, если быть честным до конца, проблема Торакайской бойни не касается всех и каждого!

– Ну… – задумался Гиркас.

– Вы так не считаете? – спросила перфекта, вновь скрываясь под маской безмятежного спокойствия. – Что ж, это я могу понять. В Большой Одиссеевой книге сказано, что Дун Сотелейнены зачастую личности эксцентричные, и не склонные принимать близко к сердцу проблемы общества. Сейчас я постараюсь объяснить вам, что к чему.

Если вкратце, ситуация такова. Испокон веков конгарские племена враждуют между собою. Причин для вражды много: и нехватка еды, и личные разногласия вождей, и природная кровожадность конгаров, и множество других…

– Это правда, – перебил Гиркас перфекту. – Взять того же Конкаса – дня не было, когда бы он не приходил домой в синяках. За хлебом отправишь – и то найдёт с кем подраться!

– Важно другое, – дождавшись, пока Гиркас закончит, продолжила Седьмая, – то, что с первого дня пребывания на Тразиллане земляне научились оборачивать конгарские междоусобицы себе на пользу.

– Как это?

– Очень просто. Вспомните Мировую войну: кто сражался по обе стороны баррикад? Конгары. Кто понёс самые тяжёлые потери? Конгары. Кто по итогам войны получил меньше всего? Конгары. Почему же они, спросите вы, соглашались помогать землянам? А почему к человеку льнёт приблудный пёс? Потому что надеется на хорошую кость. Видите, я уже пользуюсь примером Восьмой.

Как бы мы ни презирали конгаров, они тоже живые существа, у них есть свои надежды и страхи. И с самого первого дня хомо сапиенс, человек разумный, играл на них. Пообещаешь дать немного еды – и конгар готов служить. Обещаешь больше – и он согласится убить собственного брата. Посулишь золотые горы – и нет такой гнусности, которую он не совершил бы. Что и говорить, натура их слаба, и чем она слабее, тем сильнее для землянина соблазн воспользоваться этой слабостью себе во благо. Двести пятьдесят лет тразилланской истории мы эксплуатировали конгаров, а последние пятьдесят лет эксплуатация приобрела чудовищные размеры. Я, разумеется, говорю о Торакайской бойне.

– Я понял, – сказал Гиркас, которого эта беседа, несмотря на красоту перфекты, начала утомлять.

Однако перфекта продолжала:

– Как известно каждому, война – явление зрелищное, и не лишённое определённой эстетики. Глупо отрицать красоту военной формы, ещё глупее не признавать того поистине магического воздействия, которое оказывают выстроившиеся в каре батальоны. Нет ничего красивее рукопашного боя, пусть и нет ничего страшнее. И всё же на Земле мы сравнительно редко задумывались о том, чтобы сочетать с приятным полезное, извлекать из преклонения перед войной выгоду. Говоря «сравнительно редко», я не имею в виду отдельных личностей, сделавших состояния на торговле оружием – это пусть останется на их совести. Я говорю о государствах и политиках, что ими управляют: на Земле у них считалось хорошим тоном, по крайней мере, говорить о мире. Здесь, на Тразиллане, они отбросили и эти условности.