. Другой помощник писал, что рука Докучаева была «далеко не лёгкой» и нередко его сотрудники доходили до нервного состояния[88]. Один раз едва не случился разрыв отношений, но конфликт удалось замять. Третий участник экспедиции вспоминал, как Докучаев проверял работу.

В условленный день мы съехались в главной нашей резиденции, уездном городе Семёнове. Здесь В. В. устроил нам полный экзамен; расспросив нас, как ведём исследования, где мы были, и что нами сделано, осмотрел наши коллекции. Всё сошло хорошо. Досталось только коллекции валунов. Боясь что-либо пропустить, мы, каждый в отдельности, очень усердно собирали попадавшиеся повсюду валунчики. Просмотрев первые образцы и определив их, В. В. добрую половину остальных, как идентичных, повыбросал за окно, приговаривая при этом: «швырк-штейн! швырк-штейн!»[89].

По договору с земством полевая работа занимала все три летних месяца и длилась буквально от зари до зари. Все участники работали ради идеи. Финансов было в обрез. Докучаев писал председателю земской управы, что у помощников к осени «не останется в кармане ни одного медного гроша», потому что приходится платить за постой, за разъезды, за пропитание. «Деньги тают, яко воск», – жаловался Докучаеву один из сотрудников[90].

Сложности возникли и с другой стороны. Население насторожённо относилось к чужакам, в деревнях сотрудников Докучаева прозвали землеройками и кротами[91]. Мужики предлагали им взятки, чтобы образцы почвы брали по их указанию из плохого места, и поясняли: «Дети и внуки за вас Богу молиться будут… Ведь с лучшей земли и налогу придётся платить больше, да сколько годов! Когда-то ещё новая ревизия земли будет»[92]

По возвращении в Петербург полевая работа уступала место камеральной. В лаборатории образцы почвы отмачивали, проводили химический анализ, определяли, сколько в почве содержится кремнезёма и сколько содержится глинозёма, составляли сводное описание рельефов. Было ясно, что трое помощников не справятся с описанием огромной губернии. Докучаев принялся искать новых и обратил внимание на Амалицкого, который как раз закончил последний курс.

Амалицкий согласился и всё лето 1883 года провёл в Горбатовском уезде недалеко от Нижнего Новгорода.

Уезд протягивался на сто километров в длину при ширине 40–50 километров. Амалицкий с лопатой и молотком исходил его вдоль и поперёк. Он шагал вдоль ручьёв, по «сугробам сыпучего песку» и топким заводям, поднимался на высокие холмы, спускался в овраги. Он просеивал породу «чрез плотный холст», растирал глину в ступке, складывал в мешочки песок, замерял толщину пахотных горизонтов у сёл Пиявишная и Клещариха, у деревни Пуп и на Убогой горе.

Горбатовский уезд оказался весьма разнообразным в отношении рельефа. Здесь попадались ледяные провальные озёра «без дна», широкие заливные луга, обширные хвойные леса. Берега Оки иной раз поднимались на 50 метров и прорезались такими крутыми оврагами, что напоминали «частокол, на который взобраться совершенно невозможно»[93]. В эти овраги, по словам Амалицкого, солнце заглядывало весьма редко, и всё было «одето в какую-то полутаинственную тень»[94].

Собранные в уезде материалы следовало обработать за полгода – такой срок Докучаев давал на подготовку отчёта. Когда помощник сдавал отчёт, Докучаев быстро вычитывал рукопись, отмечал слабые места, после чего автор вносил правки и рукопись немедленно шла в печать.

Отчёт Амалицкого по Горбатовскому уезду был опубликован уже в 1885 году и стал одной из четырнадцати книг, выпущенных нижегородским земством по итогам экспедиции Докучаева.