Можно сказать, что в любви к святой Екатерине господин А. достиг немыслимых высот. Наверное, правильным будет предположить, что душа его, в небе бывая временами, любила душу Екатерины, которая была вовсе не тем, чем казалась окружающим дочь правителя Александрии Египетской Екатерина.

Думаю, что лично у меня, в отличие от господина А., было бы хоть что-то общее со святой. А именно: я – страстный борец за справедливость. Такой же страстный, как Екатерина – борец за веру… Страсть – она всегда ложь, но – объединяет людей.

О том, что страсть – ложь, я не знал. И совершал из-за неё множество ошибок. Их количество перешло разумные пределы. И я вынужден был просто бежать в прошлое из светлого и прекрасного царства Типука Великого. – Так звали правителя страны будущего – совершенного и бессмертного, лучше которого, по мнению обывателей, не было никогда. Он их морочил, а они за него всё голосовали, всё голосовали, всё голосовали… Они вовсе не были дураками, но исправно работало ОПИС – оружие по изменению сознания обывателей.

Думаю, смерть – это крайнее возмущение души, решительное несогласие её пребывать дальше в теле… Во всяком случае, смерть летаргическая. А о смерти, после которой происходит разложение тела, правду вам не сообщит никто. Потому что душа просто не может иметь такого опыта: она покидает тело прежде начала его тления. И тем более, гниющее тело не в состоянии рассказать о своих ощущениях…

Моё исшествие из будущего имело определённое сходство со смертью. О моём воинственном несогласии с установками типукианского общества – то есть, с народом, знали все. Но враждебность соотечественников не доходила до уровня доносительства. Я скрывался – и меня не выдавали. Правда, и не помогали – совесть не смущали свою.

Избегать встречи с охранниками порядка мне удавалось довольно долго. Чего только не пришлось пережить при этом!.. Самым сложным оказывалось питание. Я не желал усовершенствоваться так, как заставлял Типук. А одним из условий усовершенствования было понуждение питаться искусственной пищей – напечатанной на хитроумных устройствах. Поэтому доставать обычную человеческую становилось всё труднее и опаснее. Всё чаще приходилось питаться травами и кореньями, варить древесную кору. И в конце концов я ослаб. В теле вспыхнул жар. Я чувствовал, что преследователи могут быть поблизости, но не имел сил подняться… И вот тут-то, в кленовой роще, бредящим на ворохе жёлтых листьев меня и взяли…

Вы спросите, почему пища оказалась столь важной для меня? Почему я не уступил требованиям властей? – А очень просто. Переставшие питаться человеческой пищей, постепенно переставали и людьми быть…

Это похоже на вашу жизнь. Посмотрите-ка, ведь пренебрегшие, как продуктами питания, так и одеждой своего народа, не только утрачивают национальные черты, но со временем и вовсе теряют связь с народом своим, с предками, в смысле… Вы меня поняли… Не злитесь, я правду сказал…

Ну так вот. Слабость моя оказалась столь же сильной, как и несогласие с типуковой жизнью. Я не имел телесной возможности сопротивляться, когда меня вели, били в участке, когда положили на кушетку и ввели в тело какой-то раствор. – Лечили, так сказать, от несогласия. Потому что и невооружённым глазом видно было, что я всей душой против типукова порядка, типукового жизнеустройства, типуковой морали… – ну всего-всего. Сумасшедший, значит.

Враждебные мне установки слуги типуковы надевали на душу мою, как смирительную рубашку, с помощью ОПИС^>12. Душа дралась с ними, установки эти срывая с сознания. Почувствовав, что по телу разливается какая-то гадость, что она проникает в сознание, грозит изменить его, душа возмутилась, закричала беззвучно, смертельно раненая будто и, обретя вдруг силу неведомую, рванулась прочь из тела…