До конца телесной жизни своей господин А. сохранил непосредственность ребёнка… Как? – Потеряв, конечно, непосредственность эту при осознании лживости мира, он воссоздал её, поправ разум в душе своей… «Только любовь к Высшему и сущему, остальное – ложь», – всё отчётливее понимала душа господина А.. Понимала – и радовалась, распространяясь чудесным цветком во всю, как ему казалось, Вселенную.

Таким образом господин А. преодолел болезненное раздвоение сознания, стал как бы духом благодати в теле. И только наличием тела отличался от духа настоящего… Иногда оно было даже интересно. «Как это, я сразу и на Небе меж бестелесных и среди людей?» – недоумевала душа господина А.. Подобное ощущение его развлекало, и он радовался. А радуясь, любил безымянное Небо, родителей и Родину. Иногда даже две сразу: небесную и земную…

Как возможно любить то, что приносит неисчислимые страдания, то, что давит, унижает и оскорбляет, что угрожает самой жизни в теле?.. – А именно таковыми были воздействия мира, родины земной и даже родителей на душу господина А.. —

Глупо, но можно. Нужно даже… Ибо не всё умное оказывается на поверку правильным, а глупое – вредным. И если сознание господина А. прислушивалось большую часть жизни к словам и писаниям правильных умников, то душа с нарастающей решительностью возражала им в миру и в церкви. Правды небесной она желала и духовной свободы, чего ни там, ни там не обретала.

Воистину господин А. был уродом на Земле, желая Правды небесной. Небесная Правда, как у него вышло, состояла в любви к Высшему и сущему. У Высшего не оказалось образа и имени. А сущее в том числе включало людей, терзавших душу и тело господина А.…

И это всё любить?! – Да пошло оно к…, вы знаете. – И дело с концом.

Э-э не-ет, душа господина А. требовала любви во что бы то ни стало вне зависимости от того, любят ли её самоё и тело, в котором она временно обитает, или нет. И душа настойчиво искала любви, противореча в этом телу… Потому что тело ищет страстного притяжения, подобно тому, как гвоздь стремится к магниту: прилип – и счастлив.

То, чего желала душа господина А., скорее походило на любовь преданной собаки к хозяину. Только жаждала душа его отношения более совершенного: любви к «хозяину», который морит голодом, ненавидит и истязает. – Именно так относились семья и общество к господину А. … Преданная собака тут явно отдыхала…

Господину А., думаю, по высшему произволению, помогла жизнь.

Когда умирали родители, любовь к ним вспыхнула в душе господина А. с силой, поразившей его самого. При виде мучений стариков как-то сразу забылось всё возмущавшее в их поведении, причинявшее страдание, бывшее несовместимым с жизнью его в теле…

Ухаживая за умирающими, господин А. был самим сопереживанием, едва ли не умирал вместе с возлюбленными мамой и папой. Вот тогда-то он вдруг и понял, что родители всегда и во всём были правыми. И ему было дико дать волю разуму, хорошо осведомлённому об ошибках родителей…

Любовь не способна рассуждать. Она невыразимо глупа, а потому достойна поношения. И, в свою очередь, Любовь мягко, но определённо отвергает разум с его неопровержимыми якобы доводами. Потому что разум для Любви безумен.

«Вон из сознания!» – приказывала разуму душа господина А.…

О разум, воистину ты подл и низмен!.. Фу!.. «Как вообще можно жить в нечистотах разума?!» – недоумевала душа господина А. Ну хорошо, положим, не в нечистотах, а в неизбежной лжи его. Потому что всё на Земле – ложь… И господин А. видел человечество подобным Наполеону на острове святой Елены, которое вкушало понемногу мышьяк разума – и медленно дохло, или сходило с ума?.. Не в этом ли постепенно, незаметно усиливающемся безумии и состоит вся история человечества?!..