Пока Леша возится в ванной, мы с Трюфелем стоим возле двери и наблюдаем. Я завороженно смотрю на его спину и руки. Такие сильные, мощные. С немного вздутыми венами от напряжения. В татуировках и с кожаными тонкими браслетами на запястьях.

— Дырку во мне прожжешь, — оборачивается, бросает на меня заинтересованный взгляд.

— Мне нравится, когда у мужика руки из правильного места растут.

— Я вообще из одних достоинств состою. Бери, пока я ничейный, не прогадаешь,— подмигнув, возвращается к своему делу.

— Особенно скромность — твой главный конек. Трюф, пойдем! Не будем мешать твоему хозяину.

Ухожу в комнату, сажусь на диван. Трюфель кладет мне морду на колени, чтобы погладила его.

— Красавец мой, — чешу ему за ухом. — Иди ко мне.

Хлопаю рукой по дивану. Доберман запрыгивает и, облизав мне щеку, ложится рядом. Красивый, мощный зверь. Шерсть на солнце переливается. Трюф рычит, когда перестаю чесать.

— Ну что, хозяйка, принимай работу, — минут через сорок Леша заходит в комнату. — А вот это брось, — хмурится и вырывает из моих пальцев сигарету. — Тебе еще детей мне рожать. Много.

— Тогда ты тоже бросай, а то нечестно, — зачем говорю, не знаю. Зачем даю надежду? Ведь не собираюсь я рожать. Тем более Ермакову.

Леша, похлопав по карманам брюк, достает пачку и, скомкав, выбрасывает в мусорное ведро.

— Торжественно клянусь, больше ни одной в рот не возьму.

— Хочешь, прими душ, вспотел, — вытираю ладонью влажный лоб. Он перехватывает мою руку, целует, прижимает к щеке.

— Некогда. Мне надо возвращаться, — устало закрывает глаза, дышит глубоко. — Дороги сейчас свободные. Может, часа за полтора доберусь.

— Ты что же, ради труб ехал столько и сейчас обратно? И не лень тебе было?

— Я не ради труб, а ради тебя. Соскучился, сил нет. Хоть ты и морозишься от меня, Васаби. Но я надежды не теряю.

— Дурачок, — прижимаюсь к широкой груди. Его сердце стучит бешено, мое догоняет. Боже, как спокойно и хорошо становится, когда на спине смыкаются его руки! Тут же вспыхиваю. Я давно не испытывала подобного чувства.

— Знаешь, я вот думал, что от усталости и недосыпа просто завалюсь на месте. Рук поднять не мог. А ты написала — и у меня крылья выросли. Усталость прошла. Прыгнул с Трюфелем в машину и рванул к тебе.

Его тон ошеломляет искренностью. Пробивает насквозь, залечивает раны.

— Леш, ты же уснуть за рулем можешь. Останься, поспи у меня хоть часок. Ну какая необходимость в рыбалке, — начинаю уже злиться на его ребячество.

— Подари мне поцелуй на удачу. Он беречь меня будет, как ангел-хранитель. И со мной ничего не случится, — горячее дыхание обжигает шею. Проводит кончиком носа по моей скуле, мощно втягивая воздух. А после касается моих губ, облизывает языком. Из груди невольно вылетает стон. — Я безумно тебя хочу. Ты бы знала, как я тебя хочу, — тону в его поцелуях. Каждая клеточка отзывается на порывистые ласки. — Расслабься.

Я бесстыдно лечусь его губами. Едва дышу. Алексей мне жизненно необходим. Но при отчаянном желании большего перспектив у нас, к сожалению, нет.

— Как же ты охренительно целуешься, — в глазах полнейший триумф. — Но это мне только на полдороги хватит, — щеку царапает жесткая щетина.

— Шантажист, — выдыхаю в его губы. И позволяю себе невиданную роскошь. Сама целую Лешку. Медленно, тягуче, с языком. Боже, как приятно…

Когда я остаюсь одна, включаю телевизор для фона. Мое внимание привлекает выпуск новостей. Я узнаю о большом пожаре в соседнем городе. Сгорел торговый центр, принадлежащий Ермаку.

Медленно оседаю на стул и впиваюсь в экран глазами. Михаил дает интервью. А я с тревогой вглядываюсь в лица людей на заднем фоне, чтобы увидеть моего шибанутого и убедиться, что с ним все хорошо. Вот, значит, где он пропадал три дня. Теперь понятно, почему он такой уставший и одежда гарью пахнет. Я знаю его совсем недолго, но готова поспорить, что Лешка лез в самое пекло.