– Знаешь, она права, – сказала кузина Маргарет, когда мы возвращались назад по длинной галерее. Я слушала ее лишь вполуха, потому что кузина Маргарет в основном болтала всякий вздор. – Твоя семья лишилась прав на престолонаследие.

Во мне вскипел гнев; я думала о казненных отце и бедной Джейн, которая была так молода. К горлу подступил ком, и я не могла сказать то, что мне хотелось, то есть поставить на место дуру Маргарет и встать на защиту моих близких.

– Поэтому после Елизаветы следующая по очереди – я, – продолжила она.

Услышав такое, я не задумываясь размахнулась и дала ей пощечину.

Маргарет завизжала, как недорезанная свинья, что немного слишком, потому что, во-первых, она большая и толстая – я вполовину меньше, чем она. Моя маленькая рука не нанесла ее лицу сколько-нибудь существенного ущерба. У нее на щеке не осталось даже отметины, но я, как обычно, оказалась не на той стороне, ибо, когда все станет известно, меня выставят настоящим чудовищем. Кузина Маргарет убежала прочь, по-прежнему визжа, как будто за ней гонится медведь. Все будут ахать и охать над ней, и во всем обвинят меня.

Что будет со мной? Одному Богу известно; мне удалось всего за какой-то час нажить себе врагов в лице Елизаветы и кузины Маргарет. Больше всего мне хотелось, чтобы Maman и Мэри не уезжали в Бомэнор, потому что я в самом деле попаду в неприятности после того, как меня оставят здесь одну. Такого никогда не случилось бы с Джейн. Неожиданно я пожалела, что не такая, как она. Надо больше думать о Боге и меньше – о себе.

В руке я держала конец венка из маргариток, у Пегги Уиллоби другой конец; мы с ней устроились на травянистом склоне на берегу озера. Самка лебедя, которую мы назвали Афродитой, считает его своим. У нее поздно родились птенцы; мы с Пегги приходим к озеру каждый день после наших классных занятий, нам надо убедиться, что за ночь никого из них не съела лиса.

Сегодня первый ясный день за несколько недель. Погода последнее время была отвратительной, фермеры боялись, что хлеб сгниет на корню; деревенские жители беспокоились, что зимой они не смогут прокормить свои семьи. Многие обвиняли королеву в том, что она заставила англичан вернуться к старой вере, – они говорят, за это Бог разгневался на нас. Каждую неделю мы узнавали о новых арестах. Слуги только об этом все время и толковали. Maman считала, что одним духовенством дело не ограничится. Скоро найдут повод арестовывать и мирян. Даже здесь, в поместье Бомэнор, в настоящей глуши, окруженные только друзьями, мы должны молиться на латыни и выказывать почитание Святым Дарам.

– Вон она! – крикнула Пегги, показывая на Афродиту, которая появилась в поле зрения. Трех птенцов она везла на спине; их серые, покрытые пухом головки едва виднелись из-за ее крыла. Еще двое плыли за ее хвостом. – Одного недостает! – заметила Пегги, но, едва эти слова слетают с ее губ, как из камыша появляется отставший птенец.

Мы встали и пошли по берегу, глядя на них; Афродита наблюдала за нами краем глаза. Видимо, она решала, представляем ли мы угрозу для ее потомства. Чуть дальше, там, где плакучие ивы спускались к воде и были густые заросли камыша, она выбралась из озера и, переваливаясь, побрела к своему гнезду. Выводок поспешил за ней.

Мы легли под деревом и стали смотреть наверх, на густую крону, которая возвышалась над нами, как купол собора. Сквозь листву проникал рассеянный свет; серебристые солнечные зайчики плясали на сыром песке. Лицо Пегги приобрело зеленоватый оттенок. Она запела балладу, которую мы с ней разучивали все утро: