Танцевала я последний вальс чудесно.

Наша с Софией дружба и любовь были такими, каких не бывает у родных людей.

И теперь она сидела на кухне, вжавшись в угол, и ревела, а я, та, которой она вонзила нож в спину, смотрела на неё и не понимала, как?

Как все так произошло? Почему Соня? Почему с моим мужем?

Я покачала головой и убрала салфетку из-под носа. На ней остались блеклые алые разводы.

— Зачем ты пришла? — мой голос звучал холодно и резко. Соня дёрнулась словно от удара и обняла себя руками. Подняла на меня голубые глаза и, приоткрывая рот, попыталась что-то выдавить из себя. Я сжала переносицу пальцами. — Просто объясни, зачем?

Соня захотела встать из-за стола, но не рассчитала и задела угол бедром. От этого две чайные чашки, которые мы с Лялей забыли помыть, ударились друг о друга и звякнули. Соня приблизилась ко мне.

— Ева, я…

Не знаю, какие силы уберегли Софию от моей пощёчины. Я просто поняла, что очень хочу это сделать, но и пальцем не трону сестричку.

— Что, Сонь? — я вцепилась в сестру глазами, стараясь не отрывать взгляда. — Последний член встретила? Или тебя изнасиловали? Или ты с головой не дружишь? Что, Сонь?

— Ева, не надо, — простонала Соня и попыталась меня обнять. Я увернулась от рук сестры и шагнула в сторону.

— Что не надо? Упрекать тебя в том, что переспала с моим мужем? Ненавидеть тебя за то, что забеременела от него? Что? — я сорвалась на крик, и Лялькин шпиц поддержал мою истерику несколькими короткими гавками.

— Не надо кричать, Ева…

Соня рывком оказалась возле меня и схватила за плечи. Она смотрела неотрывно в мои глаза, пытаясь найти хотя бы намёк на милосердие, но я уверена, что там она разглядела только боль. Софья вздрогнула и стала оседать мне к ногам. Она упала на колени и обхватила себя руками, раскачиваясь взад-вперёд. Слёзы душили и не давали возможности и слова сказать. Я смотрела со смесью брезгливости и боли на сестру, что была как половинка меня. Лучшая половинка. И не испытывала ничего, кроме отвращения.

— Прости меня, Ева… — сквозь всхлипы причитала Соня.

Я присела на корточки возле сестры. Посмотрела на растрепавшуюся русую косу.

— Сонь, — позвала я. Сестра не реагировала, продолжала как заведённая повторять одну фразу. Я подхватила ее подбородок, вынуждая смотреть мне в глаза, и медленно произнесла: — Такому нет прощения.

Соня дёрнулась ко мне. Обхватила руками шею. Я не выдержала равновесия и плюхнулась на задницу, больно ударившись копчиком, но все же разжала сестринские объятия, чтобы отчеканить страшные, как выстрел в упор, слова.

— Сонь, одна из заповедей. Не возжелай жены ближнего своего. Это касается и мужей…

Соня почти кричала в полный голос, пытаясь сквозь слёзы на глазах найти меня на ощупь, но я отодвинулась, оставив сестру ловить воздух.

— Ева, Евочка… — всхлипывала София. — Ева, мне нет и не будет никогда прошения. Я все время знала, какая я тварь, что так поступила с тобой. Я все знала, но продолжала. День за днём. Из месяца в месяц встречаться, когда никто не знает, где он и я, когда всем кажется, что нас ничего не может связывать… Я все это знала, Ева… но я продолжала…

В горле стало сухо. И я сглатывала вязкую слюну, которая не хотела пролетать по гортани, а только распирала ее. От этого было чувство, словно я насухую проглатываю теннисные мячики. И поэтому дыхания не хватало.

— Почему, Сонь, почему? — тоже повысив голос, спросила я, вдавливаясь спиной в стену.

Соня подняла на меня заплаканные глаза и, словно сама только нашла ответ, ошарашенно призналась:

— Просто я люблю его сильнее жизни.