– Они же об этом не знают. Зато нервишки им потрепали бы. Посеяли бы между этой парочкой зерно раздора.

– Они быстро поймут, что это все блеф. Нет, – машу головой. – Забыть хочу. Обоих. Нет их. И не будет больше.

– Что теперь делать планируешь?

Юлька будто только сейчас заметила собранные пакеты и чемодан.

С чем ушла из дома, с тем в Зеленогорск и поеду. Остальное забирать не буду. Да и как? Ноги моей в том особняке не будет. Пусть подавятся.

После разговора с чудесной старушкой я как никогда полна сил и оптимизма. Картинка, где мой муж и моя подруга совокупляются, больше не ужасает. Чувства любви, привязанности, зависимости, что я питала к Леониду, куда–то делись. Вместо них – крылья за спиной. Я будто вышла из маленькой комнаты в большой яркий мир с безграничными возможностями.

– К тетке поеду. В Зеленогорск. Позвонила ей, она ждет.

– Ой, глупая ты, Игнатова. И все так оставишь? А квартира?

– Во–первых, я больше не Игнатова. Фамилию поменяю на девичью. Ковалева. Во–вторых, квартира осталась за мной. Заработаю денег, выкуплю. Ну… или подожду, пока срок аренды закончится.

– Там в этом Зеленогорске есть хоть где работать?

– Город же. Конечно. Руки–ноги есть, работа найдется.

– А учеба?

– Учебу я не брошу. Может быть, на курсы тоже какие–нибудь пойду.

– Ну не знаю. Ты говорила, тетка больная. Много ты с ней научишься и наработаешь.

Тетя Лида ответила на мой звонок как обычно слабым голосом. Но стоило мне сказать, что планирую приехать погостить, если она не против, тетушка оживилась, обрадовалась и, как мне кажется, прямо во время нашего разговора куда–то рванула. В трубке слышались характерные звуки хлопающих дверей, а потом улицы.

– Я все решила, Юль. Вечером поезд, завтра с пересадкой буду у тетки. Она уже пропуск заказала.

Юлька кинулась на меня с объятиями. Обвила шею руками, уткнулась мокрым носом в плечо. Я сама вместе с ней растрогалась. Поперек горла встал булыжник, ни туда, ни сюда не протолкнуть. Вот правду говорят – друг познается в беде. А я ведь в Юльке сомневалась, думала, она с Лебедевой в сговоре была.

– Звони мне, а, – шмыгнув, пробурчала Жданова. – Эсэмэски там кидай, фотки. А я тебе про эту шаболду буду докладывать.

– Не надо мне про нее докладывать, – смеюсь сквозь слезы. – Пусть подавится моим бывшим мужем и его деньгами.

– Что–то мне подсказывает, что Лебедева и твоего Игнатова обдерет, как своего первого мужа.

– Не, он ученый. Брачный договор ей тоже подсунет.

– Ты не знаешь Лерку. Она акула. Вообще сделает все так, будто Лёнькино имущество в браке куплено.

– Даже не знаю, кого из них пожалеть, если все будет так, как ты фантазируешь.

Юлька прыскает. Я за ней. То хохочем в голос, то синхронно переходим на плач Ярославны.

– Ты–то чего ревешь? Я ладно – у меня гормоны, а ты с чего? – вот и настал момент еще одного шокирующего признания.

– В смысле гормоны? – спустя паузу дошло до Ждановой. – Ты чего это придумала? Какие гормоны? – слезы мгновенно высохли.

– Прости, что сразу не сказала…

– Беременна?

– Да…

Я понятия не имею, откуда Юлька знает столько матерных слов. С таким словарным запасом ей можно открывать курсы для сапожников, автомехаников и прочих профессионалов–любителей русского натурального.

Пришлось даже закрыть уши ладонями, а потом и вовсе взмолиться:

– Ю–ля! Тише! Чему малышку учишь?

– Малышку? – Жданова наконец заткнулась.

– Дашеньку.

– Офигеть, Игнатова! Ой, прости, Ковалева. Ты серьезно щас?

– Аборт делать не буду, не уговаривай.

– При одном условии, – направила на меня указательный палец, – чур, я буду крестной.

– Договорились.

– Игнатов будет в шоке! А Лерка…