— Ты что делаешь у нас дома, где Ксюша? — спросил я.

— Я все знаю, мальчик мой. Я наказала эту стерву. Она такое про тебя... Она такая, но я ее быстро… — тараторила мать, а я с каким-то ужасом понимал, что произошло что-то непредвиденное.

— В смысле, мам? Что происходит, где Ксения? — рыкнул я.

10. Глава 10

Ксения.

Как я пережила ночь после слов мужа об аборте, не помню. Меня словно всю парализовало и скрутило. Внутри вместо души образовался какой-то бездонный чёрный кратер.

Я могла понять измену, злость мужа, но нет, только не мой малыш, которым он предложил рискнуть ради свободы.

Только не малыш.

И головой я понимала, что Роберт меня просто прогибал, но давящий на горло страх, пронизывающая все тело боль не могли позволить мне снова шагнуть и вывернуть ситуацию в свою сторону.

Меня выключило.

Я была сторонним наблюдателем за тем, как Роберт меня спрашивал и о чём-то, со мной говорил.

Упорно не могла вспомнить о чем именно. Все слова как каша. Вроде бы он спрашивал про больницу.

Вместо холодной, теперь чужой, спальни перед глазами всплывала Венеция.

Гондола медленно плыла по воде, а весёлый мужчина гондольер в поворот входил, отталкиваясь ногой от стен зданий. Пахло тиной и немного сдобными булками из пекарен. А в одном кафе, когда наступал прилив, музыканты продолжали, стоя в воде, играть на инструментах.

Маленькие гостиничные номера с кроватью на пьедесталах и резные, удивительной красоты, ручки на дверях. Темная вода в каналах на вечерних прогулках и голос мужа:

— Да даже если трое детей, это нормально… — упорствовал он в своём желании иметь большую семью. — Ты знаешь, что у моих знакомых не только свои дети, но даже одна девочка приемная.

— Но это не говорит о том, что и нам надо вырастить свою футбольную команду… — смеялась я, прижимаясь к боку мужа и идя вдоль узкой мостовой.

— Ну нет конечно, но дети это ведь хорошее дело… — заметил тогда Роберт и поцеловал меня в висок. От его губ расплывалось тепло и мурашки по коже. Я уткнулась носом в шею мужа и зацепила губами кожу.

— Хорошее… — согласилась я тогда.

А оказалась лёжа в постели с мыслями о том, что Роберт попросил аборт в качестве цены развода.

Меня трясло, такая лютая дрожь, что я чуть ли не в голос хотела кричать. Меня била истерика и, лёжа на кровати, у меня почти выворачивало суставы. Нить, которая связала наши с Робертом сердца натянута была до предала и тонко тренькала с каждой секундой, только сильнее рвалась. Я не могла поверить в то, что это мой муж. Самый родной и близкий человек, которому проще пустить меня под нож, но лишь бы все было так как он сказал. А ещё недавно рядом с ним я задыхалась от любви. Это то невероятное болезненное чувство, когда все вокруг просишь: небо, господа, чтобы всегда было так.

А сейчас я понимала, что как бы не была велика моя любовь к мужу, я не смогу никогда перешагнуть через его предательство и эти сказанные слова.

Мне оставалось лишь просить ,чтобы больше не было больнее. Но я вместо этого я спряталась в углу спальни и до красных отметин прикусывала себе запястья, чтобы не орать. Я давилась слезами и невысказанными словами. Я обнимала себя и чувствовала, как на коже, где были раньше поцелуи Роберта, проступали кровавые шрамы.

А потом он сам пришёл. Принес в моей старой, ещё с общежития привезённой, большой чашке ароматный чай с привкусом душицы и клубники и уговаривал его меня пить.

— Ксенька-печенька, ну давай, давай родная… — шептал он, присаживаясь напротив меня на пол. — Вот выпей, я мёд положил. Ксюш, ну прекрати…

Утешать у Роберта меня не получалось. Он быстро выходил из себя и бесился от бессилия. А потом, все же вытащив меня из угла, заставил лечь в постель.