Пододвинула горячую чашку с чаем и стала греть об неё ладони, не сводя с мамы глаз.

– Что? – спросила она не понимая почему я беспрерывно таращусь на неё.

– Мам, мама, я так соскучилась... – от подобравшихся слёз защипало в носу и в уголках глаз. Я протянула через стол руку и осторожно положила свою ладонь на мамину. Она была тёплая, мягкая, такая родная. Мама второй рукой накрыла мою и ласково погладила.

– Юль, ну ты чего? Когда соскучиться успела? За ночь? – и тут же сменила ласку на напускную строгость и озабоченность, похлопав меня по тыльной стороне ладони, – Пей свой чай и собирайся. Пока косу заплетёшь, ещё час пройдёт, пока нарядишься, накрасишься. Опоздаем из за тебя.

– Куда, мам? Куда опоздаем?

– На работу. Юль, каждый день одно и то же! Я буду будить тебя на час раньше! – начала сердиться мама.

Да...я была знатная соня в молодости. Поспать утром это моё любимое. И ни школа, ни работа не изменили этого. Желание урвать ещё хоть полчасика утреннего сна осталось со мной на всю жизнь. И косища моя, действительно, требовала к себе много внимания и времени.

– Нервничаешь? Это нормально. Все невесты переживают перед свадьбой. - попыталась успокоить меня мама, видя мои подступившие слёзы и дрожащие губы.

Невеста. Значит, мне сейчас, во сне, восемнадцать. А маме сорок пять. И мы работаем вместе в заводоуправлении. Она бухгалтером в расчётной части, а я машинисткой в машбюро. Всё так и было. Мы вместе по утрам спешили на работу, в обед встречались в заводской столовой, и вечером, часто, вместе возвращались домой, если я не убегала куда-то с подружками.

Я отпила глоток горячего чая, не чувствуя вкуса и запаха. Мама подвинула ко мне пузатую сахарницу.

– Сахар сама клади, я тебе не положила.

Мне было всё равно – сладко, не сладко. Просто хотелось урвать как можно больше этих давно желанных мгновений. И я не знала о чём спросить её. Между нами в жизни не осталось ничего недосказанного. Мы были очень близки и между нами не было каких то серьезных тайн и недомолвок.

– Мне так тебя не хватает!- слёзы всё таки пролились, унесли с собой тревогу что не успею сказать самого главного, принесли мгновенное облегчение и тихую радость. – Мам, я так люблю тебя!

– Юлька, да что с тобой? – смутилась мама, обеспокоенно встала, обошла стол и положила ладонь на мой лоб. Я блаженно закрыла глаза и заулыбалась сквозь слёзы. Как же приятно!

– Температуры нет, – мама убрала ладонь и прикоснулась к моему лбу губами. В раньше она всегда так проверяла, не заболела ли я. – Ты чего так расклеилась? Может пустырника тебе накапать?

– Не надо, мам. Просто побудь со мной.

– Что-то ты мне сегодня не нравишься. Как бы не разболелась перед свадьбой. – озабоченно щупала мои лоб и шею мама. – Может быть, дома останешься? Я отпрошу тебя у Пистимеи.

Вообще-то, Пистимею звали Раиса Фёдоровна. И она была моей начальницей. Но за вечно недовольно поджатые губы, длинный, тонкий нос, злой взгляд и неприятный характер всё управление называло её за глаза Пистимеей.

– Нет, я с тобой! – испугалась я. Отпустить маму я не могла. – Я быстро соберусь!

Порыться в шкафу, рассматривая свои девичьи вещи, было бы интересно, но я натянула, первые попавшиеся, юбку и блузку, расчесала и переплела проклятущую косищу и через пятнадцать минут стояла готовая и собранная в прихожей. Мама, выйдя из своей комнаты, наткнулась на меня, нетерпеливо переминающуюся в ожидании, и только неверяще цокнула языком.

– Готова? Ну, пойдём.

В подъезде, как и раньше, пахло кошками и жареной рыбой, забытый дух старого дома. Я спускалась по ступеням у мамы за спиной и счастливо улыбалась, рассматривая её стройную фигуру и аккуратно заколотые невидимками волосы. Какая же она ещё молодая!