Не знаю, что он хотел этим сказать, но смысла бороться с ним не было. В такой позе мы ехали до самой больницы. Видимо, мужчина опасался, что я могу снова начать брыкаться. Но мне уже было все равно. Внутри что-то надломилось.

Как я могла его не разозлить, если мне самой было больно? Если мне нужно было защитить свое? Не понимаю я подругу. Он меня довел до ручки, я вообще могла от стресса малыша потерять. Меня вчера грозились вообще к кровати привязать и на снотворном продержать. Утрирую, конечно, очень близко к этому было. Не хочу вспоминать.

После такого я его никогда не прощу.

– Ален. Я тебе сейчас кое-что скажу. Пообещай выслушать меня и подумать над моими словами. Хорошо?

Положив яблоко в корзинку к другим фруктам, Лиза подошла ко мне и утянула на диванчик. Вот что значит палата для богачей, тут, как в номере отеля.

– Ты меня пугаешь, – настораживаюсь от ее тона. Слишком осторожный он.

– Не стоит. Тебе о ребенке стоит сейчас думать и перестать стрессовать, – и поглаживает мои руки, успокаивая. – Не воюй ты с этим Радмиром. Лучше приручи зверя и сделай все, чтобы жить с ним и с малышом.

– Ты с ума сошла?

Кричу на нее, вскакивая с диванчика, потому что не могу поверить в подобное предложение от НЕЕ.

– Предлагаешь мне в попу его целовать сейчас, на цыпочках бегать и преданно в глаза заглядывать, чтобы потом быть непонятно кем, лишь бы с ребенком?

Меня накрывает диким отчаянием. Как она может так со мной поступать, так вероломно предавать?

– Алён, да услышь ты меня, – пытается что-то еще сказать, но я ее не хочу ее слушать. Хочу забыть всё, что она сказала, стереть из памяти тот момент, потому что это очень больно, когда предают близкие люди.

– Не хочу. Не хочу, Лиз! Кем я буду? Просто девкой, которая по команде будет все для него делать, даже ноги раздвигать. Я так не смогу. Ты же знаешь это, – голос дрожит, слезы непроизвольно катятся из глаз.

– Ален, ты перегибаешь. Я предлагаю тебе стать его женщиной. Чтобы он был твоим мужчиной, полюбил тебя. Такие мужики не за свое любого порвут. А у тебя ребенок его в животе. Прояви ты мудрость женскую и засунь гордость куда подальше. Стерпится, слюбится. Не урод же он, в конце концов.

Да, не урод. Не красавчик с глянцевых журналов, с холеной мордахой. Нет, скорее грубый, жесткий, волевой. В нем мужская красота, от которой, уверена, у многих коленки подгибаются и сердечко в сладком предвкушении трепещет, когда он на них смотрит горящим взглядом. Но это не значит, что я такая, что могу просто взять и полюбить того, кто столько зла мне причинил, столько запугивал и обижал.

– Я не отдам ему своего ребенка. Он только мой. И мудрой не хочу быть! Это жестоко, как ты не понимаешь, – падаю на кровать, поджимая колени к груди. – Влюблять его, сродни убийству себя. Мне от одной мысли противно. Каким человеком я стану после этого? Продажной девкой, и не важна причина. Я себя уважать перестану, Лиз.

Уже не кричу, больше нет сил.

– Потерять себя, чтобы быть с ребенком… Чему его такая мать научит? Пресмыкаться, подстраиваться под обстоятельства?

Сжимаюсь все сильнее. Какая я жалкая сейчас. Ничего не могу. Букашка против тигра. Раненый олененок, за которым гонятся, у которого нет сил. Только и остается, что сдаться на съедение. Вот только цена у этого «сдаться» слишком высока. Я не могу ее заплатить.

– Алён, просто послушай меня. Точнее, дослушай до конца. Можешь не соглашаться со мной. Просто постарайся услышать.

Подруга садится на кровать рядом со мной и поглаживает по спине, стараясь успокоить.

– Он тебе симпатичен, папашка этот.