Замечаю шрам на ребрах со стороны сердца. Поглаживаю его кончиками пальцев. Кажется, нас обоих тогда ранили.

Кроме рубца годичной давности, его красивый торс теперь украшает еще несколько более свежих шрамов. Значит Веня не соврал про то, что Герман влезает во всякие передряги.

— Почему ты это делаешь? — хрипит.

— Потому что мне жаль твоего ребенка. Ему нужен отец. И тебе придется постараться ради него! — строго смотрю ему в глаза.

Он поглаживает мою щеку своей огромной ладонью:

— Если ДНК подтвердит, что он не мой, вернешься ко мне?

Теряюсь от неожиданно прямого вопроса. Смотрю в его темные глаза.

— Я ни на одну бабу больше не взгляну, — продолжает. — И этому кровососу твоему помогу выздороветь, даже если придется собственные органы ему пожертвовать.

— И перестанешь самоуничтожаться?

— Да я пью только потому что тебя проебал. Но эту дыру походу никаким алкоголем не залить.

— А что насчет новых шрамов? — я поглаживаю самый свежий рубец на его груди. Я слышала ты стал расширять свои владения в городе не самым безопасным и честным путем. Считаешь я мечтаю стать вдовой?

— Если не мечтаешь, это уже радует.

Бью его кулаком в живот, вынуждая сдавленно засмеяться:

— Я клянусь тебе, что завяжу с криминалом. Там будет посложнее, чем с выпивкой, но я все сделаю ради тебя.

— Лезь уже под душ! — бормочу я.

Я окончательно растерялась от его на вид искренних обещаний.

Не знаю, что ответить. Я готова была простить его год назад. Не успела. Заявилась Света. И я отказалась от Германа из-за ее беременности. Но что если ребенок и правда не его?

А Лера — его. И она тоже имеет право на папу.

Помогаю ему встать по душ, и хочу отойти, чтобы не намокнуть, когда он включит воду, но он ловит меня за руку и затягивает к себе в кабинку:

— А давай сделку? — крепко обнимает меня за талию, прижимая к своему обнаженному телу.

— Нет уж. Я уже год назад согласилась.

— И я сдержал обещание, — резонно припоминает он.

— Сдержал. Точно.

Он попросил один шанс для нашего брака после того, как я поймала его на измене. Сказал, что если снова причинит мне боль, то отпустит и больше никогда не потревожит.

— Я ведь отпустил. Но ты пришла сама. Поэтому я прошу тебя…

— Не надо Герман… — сама не заметила, что плачу. — Я не хочу снова…

Он берет мое лицо в свои руки, прижимает меня к стенке, накрывая своим телом:

— Прошу тебя, малыш, — шепчет горячо. Целует кончик носа. Глаза. Губы. — Пожалуйста.

Его губы влажно скользят по моей шее. Он целует мои руки, опускаясь передо мной на колени. Прижимается своей косматой головой к моему животу:

— Умоляю.

— Чего ты хочешь от меня, Герман? — выдавливаю сквозь слезы.

Путаюсь пальцами в его волосах. Содрогаюсь всем телом от беззвучных рыданий.

— Только тебя, малыш, — целует меня в живот через футболку. Как одержимый гладит мои бедра. — Всю тебя. Не только тело, клянусь. Хочу, как раньше. Чтобы ты моей женой была. А я для тебя другим человеком стану. Я за этот год понял, что не могу без тебя.

— Твоей женой должна быть мать твоего ребенка, — отзываюсь сухо.

— Хорошо. Клянусь. Если ребенок мой, я в наказание за все свои грехи женюсь на Свете и стану примерным мужем и отцом. Но если не мой — вернись, умоляю. Я вылечу твоего доходягу, и еще денег на реабилитацию отсыплю. Безвозмездно. Сколько попросит, лишь бы он оставил тебя…

— Значит собрался меня купить? — злюсь, потому что совсем потеряла контроль над ситуацией.

Дергаю вентиль, и на спину Германа проливается поток ледяной воды:

— Освежись. Поговорим, когда протрезвеешь, — выбираюсь из душа, и иду в комнату.

Переодеваюсь в сухую одежду и иду в кухню, чтобы-таки поставить вариться бульон. На утро он ему не помешает.