- И когда через тридцать минут никто не приехал, я позвонил по экстренному номеру и сообщил, что сам отвезу девушку в больницу – это три. Когда через несколько часов ко мне все-таки приехал наряд ДПС, я все подробно рассказал и передал им запись с регистратора – это четыре. Что еще вы хотите уточнить?
- Запись с регистратора? – первый полицейский листает свои бумаги. – У меня об этом нет никаких сведений…
- Я предоставлю вам их еще раз. Что-то еще?
- Вообще-то да, - мнется второй мужчина. – Нам нужны сведения о девушке.
- Да, - первый полицейский продолжает рыться в своих бумагах и ничего в них не находит. – У нас нет ее данных, контактов. Никто не подавал на вас заявления. Куда вы ее отвезли? Как ее звали? Сколько ей лет?
Он достает чистый листок и ручку и собирается записывать под диктовку.
- А это интересный вопрос, - Игорь Михайлович переводит взгляд на меня. – Так давайте вместе и узнаем.
Две пары удивленных глаз встречаются на нем, но тут же соскальзывают на меня.
Едва киваю, не то здороваясь, не то выражая согласие на беседу.
- Вы – потерпевшая? – в глазах полицейского вспыхивает странный огонек. Они обмениваются быстрыми взглядами и кивают друг другу. И мне совсем не нравятся эти взгляды. В них столько понимания, предвкушения и алчи.
- Наверное, - смущаюсь я.
Один из полицейских без приглашения устраивается за столиком и начинает что-то быстро записывать, пока второй продолжает заниматься нами.
- Господин Воронцов, мы бы хотели побеседовать с девушкой наедине.
- Исключено! – отрезает врач. – У нее сотрясение мозга и она находится под действием сильнодействующих препаратов. Оставлять ее без медицинского наблюдения чревато.
Ага, - отмечаю про себя. – Так вот почему тошнота не отпускает меня, а сознание плывет.
Полицейским приходится принять его условия.
Допрос или разговор длится бесконечно долго. По десятому кругу я описываю вечер, все, что помню про аварию. Но я почти ничего не помню. Мне задают наводящие вопросы, пытаются додумать за меня.
- Вам все-таки придется выйти, господин Воронцов. Все, о чем дальше мы будем говорить с девушкой, не предназначено для вас, - пытаясь играть в «хорошего полицейского», говорит один из полицейских.
- Вот как? – и снова серебристые брови взлетают вверх. – И как это понимать? Я - участник аварии.
- Вы подозреваемый! – перебивает его тот, который взял на себя роль «плохого копа».
- Даже так? И в чем же? Подозреваемый в аварии? Я этого не скрывал.
- Гражданин Воронцов, вы подозреваетесь в похищении человека! – резко выдыхает «плохой полицейский» и сам, кажется, охреневает от того, что выдал.
Я только удивленно моргаю и перевожу взгляд с одного служителя закона на другого.
- Мне пора вызывать адвоката? – с ледяным спокойствием интересуется мой врач.
- Как только девушка подпишет заявление… - говорит парень и протягивает мне лист бумаги, убористо исписанный мелким подчерком.
- Что это? – неуверенно принимаю бумагу.
- Прочтите и подпишите. Это ваше заявление.
Под напряженным взглядом Игоря Михайловича читаю. «С моих слов записано верно…» так… «сбил… пока я была в бессознательном состоянии запихал в багажник…»
Поднимаю ошарашенный взгляд сначала на врача, а потом на полицейских.
Лицо Игоря Михайловича словно восковая маска. Ни единый мускул не дрогнул на нем. Лишь в карих глазах все ярче разгорается интерес! Мужчине интересно, чем все это закончится! Ни страха, ни паники!
Вот это сила воли!
Полицейские взглядами предлагают мне закончить чтение и поставить подпись.
Так… «засунул… и увез в неизвестном направлении… держал в заточении несколько дней… угрожал… шантажировал…»