Суинберн смотрит на него и взгляд его становится все более и более мрачным.

Я пытаюсь уцепиться за этот взгляд, удержаться, но глаза не слушаются меня.

— Помоги мне, — говорю я, — но звук не покидает моего рта.

Поле зрения сужается еще больше и теперь я вижу все, словно через подзорную трубу. Все отдаляется. Звуки становятся бесплотными, словно комариный писк.

— Поздно, Чарли, поздно, друг мой, — говорит Айвен бесцветным голосом и медленными шагами, словно пьяный, пошатываясь выходит в коридор, цепляясь за дверной проем, — моя Джейн мертва…

6. 6

— Не может быть, — говорит Суинберн, он кладет пальцы мне на веки и приподнимает их. Я вижу все это словно бы со стороны, как будто отрешилась от собственного тела. Все вокруг становится ненастоящим, словно бы игрушечным. Все растворяется, распадается на осколки, собираясь вновь в неправильной последовательности. Мир обретает незнакомые очертания. Я вижу Айвена, бредущего по коридору к лестнице и одновременно вижу Суинберна, который тщетно пытается поделиться со мной своей силой. По щекам медного дракона текут слезы и он качает головой, словно не верит в то, что видит.

— Что сказал Айвен? — спрашиваю я Суинберна. Но он не слышит меня. В комнату входят еще какие-то люди. Они говорят что-то, но я уже не могу разобрать их голосов, словно они говорят на незнакомом языке.

Свет становится совсем тусклым, пока весь видимый мир не собирается в одну бесконечно малую точку.

После чего исчезает.

— Что сказал Айвен?

Ответом мне служит лишь бесплотная тишина.

20 лет назад

— Медный дракон. Серебряный дракон. Золотой дракон, — бабушка, улыбаясь, выкладывает на стол три маленькие монетки и вопросительно смотрит на меня. — Каким драконом хотела бы быть ты, Джейни?

В лицо мне бьет яркий свет из окна и я прикрываю глаза руками, с восторгом глядя на сверкающие монетки.

— А какой из них самый лучший?

— Это зависит от того, кого ты спросишь, моя принцесса. В каждой ипостаси есть свои слабые и сильные стороны.

— И в чем разница?

— Серебрянные имеют силу, которой лишены медные, а золотые имеют и силу и возможность обращаться в драконов, чтобы летать.

— А какой ты дракон, бабушка, такой же как папа и мама?

Ее добрые глаза улыбаются и она поджимает губы.

— Да, Джэйни, я медный дракон и считаю, что медные — самые лучшие.

— Почему? Ведь медные драконы самые слабые. Лучше всего быть золотым!

— Достоинство медного дракона должно быть доказано. В то время, как серебрянные и золотые считают себя ценными уже по факту своей причастности к той или иной ипостаси.

— Как должно быть доказано?

— Работой, девочка моя, постоянной работой над собой.

— То есть, если постоянно работать над собой, то медный может научиться летать?

Бабушка улыбается и отрицательно качает головой.

— Медные могут научиться летать, только если станут золотыми. Но прежде, чем стать золотыми, им нужно стать серебряными, а даже это невероятно трудно.

— Я хочу быть золотой, — уверенно говорю я, как завороженная глядя на сверкающую золотую монетку. — Что нужно делать? Скажи, что делать. Я скорее хочу научиться летать!

— Пока ничего, моя хорошая, — говорит бабушка. — Пока тебе нужно подрасти и найти своего эйдоса.

Я разочарованно вздыхаю. Солнечный луч заволакивает облако и в комнате становится темнее. Монетки тут же тускнеют. Я нахмуриваюсь и складываю руки на груди.

— Какого такого эйдоса?

— Разве папа не рассказывал тебе, или мама?

— Они считают, что я еще слишком маленькая, чтобы такое знать. А мне уже пять лет, между прочим.

Бабушка прикладывает пальцы к моей груди и говорит ласковым голосом:

— Эйдос — это твой хранитель. Он живет вот здесь, у тебя в сердце.