– Хотите посетить усыпальницу отца? – спросил Гектор, как только свернул на аллею.

Если у дворецкого идеально выверенные квадратные каменные постройки вызывали оторопь, то у Хейла священный трепет. Он знал, что совсем скоро его мертвое сердце вынут из груди, опустят в золотой гроб, а прах заключат в подножие высокой статуи. Знал, что его портреты снимут со стен дома и перенесут в холодный склеп. Покроют плотным слоем прозрачного камня и зажгут в память о нем лампаду. А еще он знал, что кроме родной и единственной дочери его никто и не вспомнит.

– Нет, отвези меня к Леони, – проговорил он еле слышно и устремил взгляд вперед. Там, в самом конце аллеи по его приказу возвели скромное строение. Лисиль изначально была против, посчитав это решение осквернением всего рода Эгертон, но Хейл настоял на своем и ни разу об этом не пожалел.

Чем быстрее он лишался здоровья, тем чаще посещал место памяти его первой жены, единственной женщины, которая подарила ему ребенка. И пусть там не было ни частички ее тела, он верил, что ее душа приходит, видит его и слышит.

– Может, сегодня не стоит? – неуверенно попытался отговорить хозяина дворецкий. Обычно, после посещения усыпальницы степной драконицы, Хейл тревожно спал. Его мучали приступы, от которых он громко кричал во сне, отчего Лисиль откровенно злилась.

– Вези, – отозвался лорд.

Внутри было темно и сыро. Больше некому ухаживать за заброшенным склепом со статуей низкорослой худощавой девушки, чьи черные волосы, как и при жизни, расплескались по хрупким плечам локонами.

Гектор наспех зажег круглую лампаду, и склеп наполнился желтоватым светом. На портретах заиграли блики, а у Хейла сердце сжалось от боли, скулы свело и в глазах защипало от накатывающих слез.

– Я буду ожидать снаружи, – бросил Гектор и поспешил выбежать на улицу, оставляя хозяина наедине с собственными мыслями.

– Это снова я, моя пушинка, – вспомнил, как ласково называл жену в минуты единения и улыбнулся. – Виноват перед тобой… да что тут говорить, сама знаешь. Местью был отравлен, упивался ею и ошибку страшную совершил. Постоянно представляю, какой могла быть наша жизнь без вражды наших родов, – черный дракон не лукавил, почти каждый день он изматывал себя мыслями о другой реальности, в которой послал кузину к Роху и позволил себе без остатка влюбиться в Леони. В тайных мечтах он кружил ее, кружил и кружил, наслаждаясь заливистым женским смехом. А рядом бегала их маленькая дочурка, развивая на ветру розовые лепестки ароматных цветов дерева Гинка. Но эту светлую фантазию всякий раз затапливало темное море. Сначала Хейл смотрел в молящие огромные глаза Леони, а потом безжалостно бросал жену в черную пучину… и пустота…

Эта жестокая пугающая и необъятная пустота навсегда поселилась внутри. Ее больше никогда ничем не заполнить. Лишь любовь к дочери удерживала Хейла на этом свете, иначе бы…

– Мы скоро встретимся, Леони. И я готов к ответу за то, что сделал. Ты заслужила право рвать меня на куски целую вечность. А покая жив, нашу Солану не дам в обиду. Она во всем на тебя похожа. Такая же славная и красивая, добрая очень. Каждую букашку спасает. Я иногда смотрю, как она вылавливает пчел из фонтана, чтобы не утонули. Смотрю и плачу, пока никто не видит. И в душе моей до сих пор бушует тот проклятый шторм. Прости, если сможешь. Проклятия тогда, дурак, испугался, а теперь гнию заживо от какого-то яда. Лучше бы до встречи с тобой достойно сдох! – Хейл на миг зажмурился, и крупные горячие слезы сорвались с серебристых ресниц.

«Мы ведь любили друг друга, вспомни», – зазвучал в его голове жалобный голос Леони.