Но он был тверд и невозмутим как ледокол в берегах Арктики.

- Значит, я приду пораньше, и мы устроим кинопоказ.

Я непонимающе уставилась прямо перед собой. Туда, где сидел пришелец, очень похожий на моего мужа.

- Зачем ты так?

- Зачем я так что?

- Говоришь со мной, будто я виновата в твоей измене.

- Потому что я тебе не изменял.

Все внутри меня дрожит от возмущения. Я хочу верить Савранскому, но не верю! Ни на грамм не верю! Он мне врет и делает это лихо, с огнем и фанфарами, как будто бы знает, что я это проглочу!

Я вскакиваю, иду к двери, потом возвращаюсь обратно и снова сажусь на место. Ярость клокочет, бурлит и вот-вот выплеснется наружу. Потому что нельзя так поступать с женщиной! Со мной нельзя!

- Знаешь, что меня бесит больше всего?

- То, что я не извинился? Но, мне, правда не за что, я тут такая же пострадавшая сторона, как и ты. Сегодня звонил отец, он уже написал заявление в полицию, все это очень похоже на травлю.

Нет, милый. Все это очень похоже на развод одной тупой жены. Я закрываю руками и глаза и произношу:

- Больше всего меня бесит, что ты ненавидишь секс в презервативе. А значит, я легко могла подцепить трихомонады или лобковые вши. Просто скажи, Савранский, на что еще мне сдать мазки?

Он хмурится. Откидывает в сторону ручку, которую держал до этого и переставляет подальше от себя кофе, как будто боится пришибить меня тяжелой чашкой.

- Во-первых, у меня аллергия на латекс, - Я закатываю глаза, и уже готова оспорить это утверждение, как Савранский добавляет: - а во-вторых, чтобы кого-то заразить болезнью, передающейся половым путем, нужно чтобы этот самый путь случился.

- Что ты имеешь ввиду?

Я облизываю пересохшие губы. Кажется, мы встаем на тонкий лед, где можно не просто поскользнуться и упасть, но и проломить себе череп.

- Когда у нас в последний раз был секс?

- Когда ты в последний раз приходил домой вовремя?

Мы оба молчим. Тяжело дышим и буравим друг друга взглядом.

- Красивая пижама, Настюш. Новый дресс код? - бросает Кеша, и я только сейчас вспоминаю, что забыла переодеться. В пуховике никто бы не заметил, а здесь у меня есть сменный комплект, на всякий случай и халат.

Запахиваю сильнее флисовую пижаму со смешными собачками корги. Не сексуальную, зато очень теплую.

- Ты поел в столовке, потому что дома не кормят? Знаешь, Савранский, это настолько банально, что я даже разочарована.

- Я нигде не ел. И я тебе не изменял. Настя, ты и так сильно задержалась, а Женя все утро прикрывала тебя в приемной. Поэтому давай отложим драму на вечер, когда мы оба насладимся фильмом с якобы моим участием. И пожалуйста, переодень эту уродскую пижаму. Просто мерзость.

Я встаю с кресла и тяжело опираюсь рукой о его спинку. Не так представлялся мне этот разговор.

- Знаешь, Кеша. Если бы мужья предавали своих жен, потому что им не нравится в какой пижаме те спят, человечество бы вымерло.

Я делаю шаг в сторону двери, как позади раздается голос:

- Разве дело только в пижаме?

- Что?

Оборачиваюсь и смотрю в это холеное и с какого-то ляда загоревшее лицо.

- Разве в пижаме дело, - повторяет он как маленькой. – Посмотри на себя, Насть. Постоянно пропадаешь на работе, громко смеешься, чавкаешь, не уделяешь мне внимание, не готовишь горячий ужин, и я вынужден есть вчерашний суп. Ты растолстела, изменилась, в тебе нет женственности! Скоро представлять клинику, и я переживаю не за папин проект, а за то, чтобы ты ничего не ляпнула перед инвесторами!

Каждое слово молотком по голове. Просто какой-то Дятел Вуди, который выбил на моей черепушке диагноз о профнепригодности. Нет, не диагноз, а приговор, потому что после таких слов жить не очень хочется. По крайней мере, не с этим человеком.