– Чего ты так испугалась, малышка Ана? Разве тебе есть чего бояться? – с лживой полуулыбкой на губах ласково спрашивает, крутя перед глазами бутылек.

Не понимаю, чего он хочет, чего добивается. Все тело в испарине, если бы не мокрое от дождя платье, оно бы неприятно прилипло к коже сейчас. Ладошки мокрые, хочется вытереть. В ушах шум. Паника накатывает все сильнее. Еще немного и сорвусь в бездну отчаяния, если он сделает неосторожный шаг.

– Ты ведь не обманывала меня никогда, да? – киваю, нервно сглатывая.

Маленький мой, не надо, держись, я успокоюсь, правда, только потерпи немного. Обхватываю руками живот, отгораживаясь от супруга. Жест не остается незамеченным, и большая пятерня скидывает мои руки и гладит сыночка, как может.

– Ты дрожишь, – спрашивает, утверждает. – Почему? Слова Тривэны правдивы?

Стеклянный взгляд пропадает, и я искренне об этом сожалею. Лучше бы был он, чем гнев, которым сейчас щедро одаривает.

– Тогда мне стоит влить в тебя это и запереть на все замки, пока не понесешь от меня, а после того, как родишь, решить, нужна ли ты мне?

Вжимаю голову в плечи, хочу сбежать, даже дергаюсь в сторону, но его лапища перемещается с животика на талию и жестко фиксирует на месте, не давая и шага ступить.

– Отвечай, Илиана, ради Великих Драконов, отвечай, пока я еще могу держать себя в руках! Ну! Чего боишься, предала?

– Не я тебя предала. Ты меня, – пищу в его сторону со слезами на глазах, за что меня полосуют взглядом.

– Не уходи от темы, Ана. Отвечай на поставленный вопрос, иначе, клянусь, я волью это зелье насильно в тебя!

Чувствую, как хватка на талии усиливается, шиплю от боли, и, когда он скидывает с бутылечка крышку, кричу не своим голосом.

– Не надо. Не делай этого. Вдруг это яд? Вдруг ее цель не ребенок, а я?

Кондор смотрит прямо в глаза, считывает все, что ему нужно. Вот только не притянет ли он свои выводы за уши? Ведь, когда человек хочет, он может перевернуть правду с ног на голову, лишь бы ему было удобно.

– Она хочет быть с тобой. Мы с малышом ей мешаем. Наш сын не та цель, которая ей нужна, – слезы градом катятся из глаз, остужая горящие щеки. – Ты меня не бросишь, пока не получишь сына. Она не глупая, чтобы не понимать этого. Значит, я. Я ее цель.

Кричу в отчаянье, хочу зацепиться за него, но руки скользят по упругой коже. Ничего не получается, и они обессиленно падают.

– Я не хочу умирать, Кондор. Не хочу. Пощади. Я уйду, оставлю вас, мы с сыном исчезнем, и она сможет родить тебе другого наследника. Отпусти, не губи. Умолю, – больше не кричу. – Пощади нашего сына и меня.

Крик ничего не решит. Ничего. Нас спасет лишь чудо.

– Глупенькая. Какая же ты глупенькая и простая, – с довольной улыбкой начинает супруг, убирая прилипшие к лицу волосы. – Даже слишком простая. Деревенская. Все открыто, все на лице написано.

На последних словах горько усмехается, а мне больно. Что плохого в том, где я родилась? Разве это плохо, быть честной и искренней, не таится по углам? Похоже, что да. Такому, как Кондор, нравятся такие женщины, с ними он раскрывается, не сдерживается, с ними он может быть диким и необузданным.

Я для него помеха, скисшее молоко на праздничном столе. Великие Драконы, за что вы так к нам немилостивы?

– Только ты могла допустить мысль, что я ей поверил. Глупенькая. За тобой всегда ходит мой человек. Даже если бы сильно захотела, ты бы не смогла мне изменить, – проводит пальцами по щеке и говорит почти в губы.

Горячее дыхание обжигает кожу, пока я задыхаюсь от возмущения.

– Ты следишь за мной? Не веришь? – обида пересиливает страх, мне снова хочется кричать и бить его кулачками куда придется, что я себе и позволяю.