- Я… Подчиняюсь вашему решению. Вашему с Лилой.

- И?

- И я… Я… Тупая… Провинциалка…

Тогда он отшвыривает меня от себя, и я, споткнувшись о юбку платья, падаю. Слёзы льются рекой. Горестные всхлипы рвутся из груди, где разрослась дыра. Это так больно, что не хватает слёз, чтобы эту боль выплакать.

Но я вспоминаю о своём малыше. Именно так – это МОЙ малыш. Мужчина в этом зале больше не имеет к нему никакого отношения. И у меня нет к нему больше никаких просьб и претензий. Пусть забирает себе Лилу, а я… У меня есть кое-то более драгоценное.

Лила осмеивает моё падение, но умолкает, когда я встаю на ноги. Внутри меня ребёнок – горит моя путеводная мысль-звезда. И он будет самым дорогим, самым любимым. И я не наврежу ему лишними треволнениями.

Вытираю пальцами слёзы – деликатно, очень женственно. Потом смотрю на двух людей, которых больше никогда не хочу видеть.

- Я подожду отца в саду, - говорю настолько спокойно, насколько получается.

После унижения, что я пережила, голос дрожит, но я о нём не думаю. Ребёнок. У меня будет ребёнок. И я уже его очень люблю! Он – моя жизнь!

И – к удивлению Лилы и Райлена – на моём лице скользит подобие счастливой улыбки.

Уже в саду моя радость касательно ребёнка испаряется. Нет, я всё ещё счастлива, что стану матерью. Но моя новая реальность придавливает меня, как булыжником. Я даже вещей не собрала. Всё, что у меня есть, подарено Райленом.

Теперь оно принадлежит Лиле.

Отныне она будет спать с ним рядом в спальне, которая была нашей с Райленом. Будет ждать его после службы, будет ужинать, сопровождать его на званых вечерах… Будет носить его ребёнка. Вздыхаю, и кладу руки на живот.

Но она никогда не станет матерью его первенца. Этого ей у меня не отнять.

Не знаю, сколько сижу в саду. По ощущениям – мгновения. Но, услышав шум подъезжающей кареты, словно просыпаюсь.

За мной приехал отец.

Пока ожидаю своей участи, под лопаткой начинает ужасно чесаться. А потом снова печь. В своем роскошном платье я никак не могу вывернуть руку так чтобы почесать это место - слишком хорошо затянут корсет.

Потом слышу скрип открываемой дверки кареты, и становится всё равно.

Отец. Я слышу его голос, от которого всё внутри каменеет. Сколько всего этим голосом было сказано мне, матери и сестре! А сколько под его звучание было сделано…

Тихо встаю с лавки у живой изгороди, но не в полный рост. Не хочу, чтобы меня заметили. Крадусь поближе к прибывшему родителю. Чтобы хоть как-то подготовиться к тому, что ждёт меня впереди, нужно услышать, о чём они будут разговаривать.

Приходится пройтись по клумбе, которую очень любит мажордом Альберт, но я в таком состоянии, что уже всё равно. Единственное – стараюсь не наступать на цветы, иду осторожно.

Отец, как всегда, голосистый. И с Райленом, которого мне сквозь листья куста не видно, слишком панибратский.

- Чё, я так и знал, что вам эта шваль не подойдёт, дар Лилигрин! – напрягаюсь уже после первой его фразы.

Это он обо мне? Закусываю губу, чтобы снова не разрыдаться. За что?!

- Это наше с Юстиной дело. Просто заберите её, - велит мой уже бывший супруг. От его голоса сквозит таким льдом, что становится жутко даже мне, хоть они меня и не видят.

- Канеш я её заберу! Так отделаю, что мамка не узнает! Посмела вам, милорд, не угодить! У меня есть ещё одна доча, уважаемый. Еси чё, мигом вам пришлю!

- Вряд ли госпожа Марионис будет рада, едва познав горе утраты, снова оказаться замужем. Она ещё не выдержала срок траура.

Что?! Госпожа Марионис?! Закрываю рот обеими руками и так и стою несколько минут. Мою сестричку, милую Дарлу, выдали замуж?! Почему мне никто не сказал?! Мы с ней каждую неделю шлём друг другу письма, но она ни о чём мне не рассказала!