Я смотрю на это словно бы со стороны. Золото в грязи.

Это не может быть правдой. Мама! Пожалуйста, скажи, что это сон.

— Сохрани то, что можешь, девочка, — слышу я шепот у самого своего уха. Волосы отрастут, раны затянутся. Но память останется. И когда придет время, ты все вернешь.

— Я не могу, это конец, — сотрясаюсь я в рыданиях, чувствуя, что сердце вот вот разорвется от нестерпимого горя. — Я не смогу пережить это.

Еще один щелчок лезвий и еще один золотой локон падает на пол. Голове становится холодно.

Что это за голос?

Я пытаюсь оглядеться по сторонам.

— Не вертите головой, госпожа, — грубо говорит цирюльник, грузный мужик с большим красным носом и клочковатой бородой. — А то, чего доброго, ухо вам отхвачу или глазья выколю ненароком, ножницы остры.

Его равнодушная мозолистая рука крепко держит меня за затылок, чтобы я не дергалась.

— Как я могу вернуть все? — спрашиваю я, словно сквозь сон, обращаясь к голосу, что слышала у себя в голове.

— Волосья-то отрастут, госпожа, — говорит цирюльник. Так заведено, их стригут, они отрастают. Это вашему благородтву ножницы отродясь были неведомы, а обычных девок стригут то и дело. Ежели волос хороший, то дамам обеспеченным на украшение пригоден. Ежели плохой, то в печь.

Он продолжает что-то говорить, но я чувствую, что весь мир начинает кружиться, сердце в груди тяжело бьется и в глазах внезапно темнеет.

— Найди наследие, которым пренебрегла, — слышу я голос, перед тем, как совсем потерять сознание.

5. 4

Грубые мужские руки хватают меня со всех сторон, дергают и тянут меня. Сгнившие зубы скалятся в сладострастных улыбках. Я пытаюсь отвернуться, пытаюсь высвободиться, но они лишь смеются, видя мою беспомощность. Они сдирают с меня одежду и хохочут, подбадривая друг друга.

— Пожалуйста, не нужно.

— Такая юная, такая красивая, мы с тобой позабавимся.

— Нет, пожалуйста.

Я чувствую, что сердце мое вот вот выпрыгнет из груди. Лихорадочно смотрю по сторонам, пытаясь найти хоть кого-то… И в ужасе вижу среди них Ивара. На голове его черный капюшон, он смотрит равнодушно, и лишь глаза его едва заметно светятся.

— Пожалуйста, скажи им, Ивар.

Но он лишь качает головой, продалжая безмолвно наблюдать, как люди терзают меня, царапая грязными ногтями мою нежную кожу.

— Прикажи им остановиться, пожалуйста, ради всего святого!

— Так тебе и надо, неверная, — говорит он, и равнодушно глядит, как они впиваются своими зубами в мое тело.

И тут я просыпаюсь от собственного крика.

Хватаюсь за сердце и дышу, как раненное животное, шумно и отчаянно.

— Тише, тише, глупая, не кричи, разбудишь мать Плантину. Она будет недовольна. — слышу я сдавленный шепот откуда-то сбоку и чья-то рука накрывает мой рот.

Не могу понять, где я нахожусь. Вокруг темно, все ходит ходуном и меня шатает из стороны в сторону.

— Где я?

— Головой ударилась? — шепчут в ответ. — Мы на пути из города. Не помнишь, как тебя поймали солдаты?

— Какие солдаты?

— Ну точно пришибленная. По случаю смерти своей женушки, наш князь совсем сдурел, и решил выслать всех шлюх из города. Она, говорят, умерла родами, вместе с его наследником. Кто видел его, говорят на нем лица нет. Так страдает. Уж мы бы его утешили, верно девчонки?

Снова сдавленный смех, теперь уже со всех сторон.

— Подождите, — говорю я, — но я не должна быть здесь, мне нужно домой, к моим девочкам, в замок…

— В замок? Так ты что же, не просто шлюха, а из благородных?

Сдавленный смех с другой стороны.

— Расслабься. Тут никто не осудит. Уж больно личико у тебя чистое, и зубки все на месте. Видать недавно в нашем деле. Да и скажу тебе откровенно, я тоже не считаю себя шлюхой. Мы тут все святее матери первого дракона, именно поэтому едем в монастырь.