Чайник уже вовсю шумел, а я ревела, когда щелкнул замок, и баба Нина вошла в прихожую. Войдя на кухню, она недовольно посмотрела на меня:

— Ты чего сырость развела? Сейчас глаза и нос распухнут, будешь на вареный помидор с зенками похожа. Как с таким лицом новому начальству покажешься?

— Какому начальству? — шмыгнула я носом.

Вчера вечером приятельница консьержки ничего толком не сказала, но велела перезвонить утром. Только уточнила мой возраст и симпатичная ли я. Все это наводило меня на нехорошие мысли…

Но ведь не могла меня баба Нина сватать на должность проститутки?! Я хоть и без денег, а на такое никогда не пойду. Благо паспорт, СНИЛС и прочие нужные бумажки у меня с собой, когда к тетке ездила, весь органайзер с документами в сумочку сунула.

Словно подслушав мои мысли, она спросила:

— У тебя хоть какие-то деньги с собой есть?

— Почти триста рублей с электрички осталось. И документы при мне, — на всякий случай уточнила я, — а чего?

— А того, — буркнула баба Нина, — иди умойся, в порядок себя приведи. Позавтракаем и на работу поедешь. Марш в ванную!

Я послушно засеменила в ее совмещенный санузел и включила оба крана. Из зеркала над раковиной на меня глянул китайский пчеловод с красным носом и припухшими губами. Да, реветь мне точно не к лицу… Но как тут не разревешься? Я снова начала себя жалеть, губы изогнулись в кривую дрожащую дугу, слезы навернулись на глаза…

— Ты холодное полотенце к глазам поприкладывай, — раздался с кухни голос хозяйки, — тебе сколько яиц жарить?

— Два, — громко ответила я и сделала глубокий вдох.

Действительно, нужно привести лицо в божеский вид и подробнее узнать о работе. Если приятельница консьержки раньше работала в тюрьме, то куда она еще меня может пристроить со своими связями: в тюрьму, в проститутки или в полицию? Но у меня нет никакого образования. Или в мафию завербует?!

Я представила мрачные перспективы своего недалекого будущего и решила, что если предложат что-то непотребное, то просто сбегу, и поеду до Туапсе автостопом, а там будь что будет.

Когда я вернулась на кухню, то на сковородке вовсю шкворчала ароматная яичница с сосисками и зеленым луком. Мой желудок призывно заурчал, и только сейчас я осознала, что толком ела последний раз в Конаково. Вечерний чай с мятой и валерьянкой не в счет. Баба Нина усмехнулась и сказала:

— Раз есть хочешь, значит, жить будешь. Налетай.

На столе появилось корзинка с хлебом, блюдца с яишенкой, кружки с чаем и миска с овсяным печеньем.

Я молча ела, удивляясь, откуда при всех моих переживаниях у меня взялся аппетит?

Если бы у меня случилось большое горе, то скорее всего, я бы лежала и ревела в подушку дома, но дома больше не было. И горевать мне негде. Видимо, мои мозги в этот момент были умнее самой меня и решили поддерживать в жизнь в теле невзирая на мои слезы и отчаяние, не позволяя расползтись слезливой кашей по измене Ромы.

Наконец, я решилась спросить, куда меня пристроила подруга хозяйки.

Баба Нина отхлебнула чай и важно ответила:

— Радуйся, в хорошем месте будешь жить.

Она вышла в прихожую и быстро вернулась с маленьким листочком, который положила передо мной.

— Вот адрес. Это коттеджный поселок в Подмосковье. Будешь в частном доме работать. Жить и столоваться там же.

— Как же я туда доберусь? — пролепетала я.

Хозяйка перевернула листочек:

— Я тут все записала. Сначала на метро, а потом автобусом. На въезде в поселок КПП, там ты скажешь в какой дом, и что ты из агентства. Они пропустят. Предупреждены уже.

Я молча смотрела на листочек. В частный дом… Из агентства… От неизвестной тетки, которая много общалась с уголовницами… А мне баба Нина казалось приличной женщиной. Неужели она все же меня в частный бордель пристроила? Я про такие криминальные передачи видела. Не поеду!