— Вот они! Вот они, зубки! — воскликнул дед и даже в ладоши хлопнул от удовольствия. — Моя кровь говорит!

Не знала я, как вести себя с этим человеком. Ничего не могло смутить моего деда, ничего не выбивало его из равновесия, ничего не заставало врасплох.

— Эти ваши ссоры с Уваровым… они не вечны.

— Ну хоть кто-то так считает.

— Я это знаю, Полина.

— Вот бы и мне — знать, — не сдержалась я.

— Это дело небыстрое. Знать, Полина, это одно. Узнавать — совсем другое. И теперь у тебя есть время на то, чтобы узнавать. Не воевать за место под солнцем, не отбиваться от врагов, не отвоёвывать для себя будущее. За тебя это будет делать твой муж.

— Да кто сказал, что он будет? — вспылила я.

— Он и сказал, — усмехнулся дед. — Сказал, только сам этого пока так и не понял.

При всём моём уважении к сединам Алексея Георгиевича… он был неправ. Он не видел, не слышал, не понимал, что между нами творилось.

Уваров меня ненавидел. Я ненавидела его. И никакое время не в состоянии было это исправить.

А всё что могла я — это отвлекаться от мыслей о своём незавидном положении — до тех пор, пока не придёт заветное время и мой дед не соизволит мне всё объяснить. Наверное, эти тайны были как-то завязаны на их с Уваровым совместных договорённостях и активностях, о которых я знать ничего не хотела. Мир большого бизнеса — китайская грамота для меня. Я ничего в нём не понимала.

Зато уже худо-бедно понимала в приготовлении бисквитов и кексов, для которых вчера пробовала новую глазурь — с лимоном и мятой.

Изделия мои получались пока не слишком-то презентабельными на вид, но съедобными.

Пока ещё побаивавшаяся моих активностей прислуга угощения всё-таки принимала. И все оставались в строю, желудком не маялись — значит, что-то у меня всё-таки получалось.

Правда, сегодняшний эксперимент заставил мой осторожный оптимизм поблекнуть — бисквиты для ягодного торта почему-то вышли до смешного кривыми. Видимо, не стоило раньше времени лезть в духовку.

Я пыталась исправить положение при помощи крема, но и тот сегодня подвёл — сливки хоть убей не хотели взбиваться, пусть и были нужной жирности.

Я как раз пыталась собрать воедино своего кулинарного монстра Франкенштейна, когда на пороге моего святилища объявился Уваров.

Он внимательно наблюдал за моими жалкими попытками изобразить из себя опытного кулинара и наконец произнёс:

— То есть всё-таки не шутила.

Я шлёпнула лопаткой по боковине торта:

— А расшифровка будет?

— Я не думал, что ты всерьёз этим займёшься.

— Не люблю болтать попусту, — нахмурилась я. Нет, этому торту уже ничто не поможет.

— Это я понял, — Уваров вдруг усмехнулся. — Ты прислуге плоды своих алхимических экспериментов скармливаешь? Мне стоит начать беспокоиться?

Я подняла на него взгляд в надежде, что это заставит его хотя бы поморщиться:

— Скольких за последние несколько дней ты в своём штате не досчитался?

Чёрный взгляд блуждал по моему заляпанному кремом фартуку, и он видел там что-то своё — не взялась бы судить, что именно. Но ситуация явно его забавляла.

— Я и не думал проводить перекличку. О твоей подпольной деятельности узнал только сегодня.

Я тихонько фыркнула — шпионов своих подсылал, не иначе. Нашёл, на что время и силы тратить.

— Теперь обязательно проведу.

— Как угодно, — я вернулась к сборке торта, который бесстыже кренился в одну сторону, красноречиво давая понять об уровне моего «мастерства».

— Завтра у нас будут гости, — неожиданно объявил муж. — Вечер только для своих. Будет человек двадцать, не больше.

Человек двадцать!

— Разные у нас представлении о вечере для своих, — пробормотала я, швыряя лопатку в опустевшую чашку. — Мне там быть обязательно?