В принципе, всё будет с ней отлично. Температуру ещё ночью восстановили, витаминками накормили, следов обморожения нет. И повода для истерик нет. Несколько дней понаблюдаем и домой отправим. Но любящие родители слышать ничего не хотят, перегибают. Требуют, чтоб сидел с их дочкой рядом и температуру измерял каждые полчаса. И плевать, что заведующему отделением может быть совсем не до этого. Им, видите ли, надо всё хорошенько проконтролировать. Наверное, и дочь сами довели тотальным контролем. Девчонка аж со свадьбы дёру дала.

До палаты остаётся всего пара метров, как вдруг меня перехватывает санитар:

– Алексей Петрович, куда везти больного из хирургии? Оформлять в палату? Позже посмотрите?

Он кивает в сторону каталки, на которой лежит бледный до синевы мужчина лет сорока.

Резко меняю направление в их сторону:

– Какие жалобы? – строго смотрю на Наташу, медсестричку из хирургического отделения.

Её брови взлетают ко лбу, да там и застывают. Она смущённо одёргивает обтягивающий стройную фигурку халат:

– Жалобы на сильную боль в верхней части живота, ригидность передней брюшной стенки, положительный симптом Блюмберга. Прободная язва не подтвердилась. Кирилл Андреевич направил на консультацию к вам.

Её голос постепенно затихает, она разрывает зрительный контакт и отводит глаза в сторону. Успокаивающе касаюсь её плеча. Да не бойся ты так, Наташа. Не настолько гад, чтоб припоминать твои домогательства на новогоднем корпоративе. Всякое бывает на мероприятиях с вами, шальными императрицами, мне не привыкать.

– Давление?

– Семьдесят на сорок, – бурчит себе под нос.

Беру больного за кисть, чтобы прощупать пульс. Рука ледяная и потная.

Обращаюсь уже к санитару:

– Везите на рентген грудной клетки.

Разворачиваюсь и снова беру курс в сторону платной палаты.

– А Кириллу Андреевичу что сказать? Что ищем? – пищит в спину Наташа.

– Подозрение на плеврит, – вполоборота и распахиваю дверь в палату.

Картина маслом: какой-то парень лет двадцати стоит на коленях, в углу возле раковины вжимается в стену спиной «сбежавшая невеста» Ксения.

Строго осведомляюсь:

– Так, что здесь происходит? Почему посторонние в палате? Посещения запрещены.

Парень неловко поднимается, немного тушуется передо мной:

– Я не посторонний. Муж её.

Поворачиваюсь к пациентке, настороженно дёргаю бровью. Оставить его? Ксения широко распахивает глаза и энергично машет головой из стороны в сторону. Считываю молчаливый посыл. Не нужен. Понял, оформим. Скрещиваю руки на груди.

– Муж, который объелся груш… – подозрительно прищуриваюсь, – от которого невеста из-под венца в мороз свалила. Всё правильно, не ошибся? На выход, пожалуйста, молодой человек.

Кладу ему ладонь на плечо и подталкиваю парня к двери.

Тот сопротивляется:

– Ксюх, ну, прости. Сглупил. Я всё объясню. Скажи Айболиту, пусть разрешит на пять минут остаться. Давай помиримся, а?

Как ты меня обозвал, салабон? Плечи напрягаются. Зубы защёлкиваются так, что челюсть начинает ныть. Нахал какой… Жаль, что нельзя втащить ему здесь и сейчас. Сильно сжимаю его плечо.

Ксения торопливо разворачивается к раковине, дышит на зеркало. Быстро-быстро рисует указательным пальцем что-то на запотевшей поверхности. Отпускаю плечо парня и задумчиво склоняю голову, разглядывая проявляющуюся картинку. Что это за произведение у нас получается?

Ксения делает шаг в сторону, с торжеством глядя в глаза бывшему жениху, кивает на изображение. Тот бледнеет и беззвучно раскрывает рот. На зеркале нарисован мужской член.

С трудом сдерживаю улыбку. Ну, дерзкая как раньше, конечно. Только внешне изменилась. Характер тот же.