- Паш, - наконец Егор сказал хоть что-то. - Забери его домой. Я приеду минут через двадцать. Там поговорим.

Титов положил трубку. Он всегда был немногословен и резок, не склонен разговаривать предложениями с деепричастными оборотами, и все же… ситуация требовала чуть больше понимания. А так я просто осталась наедине с миллионом вопросов и поднимающейся внутри злостью.

В этот раз Егору его хваленая лаконичность выйдет боком!

Я вновь взглянула на мальчика, который так и не произнес ни одного слова, а затем на Светлану. Во взгляде работника соцзащиты не было ни ликования, ни радости от того, что она, возможно, оказалась права. Лишь неприкрытые сочувствие и жалость.

- Что вы предлагаете? - наконец спросила я, все еще не торопясь забрать незнакомого ребенка домой.

Сюрреализм произошедшего не вписывался в мою картину мира. Еще пару часов назад все было прекрасно. Теперь каждое следующее мое слово или действие будут подобны удару, что станет причиной схода лавины.

- Рома пока не может быть рядом с матерью и должен находится под опекой ближайшего родственника. В данном случае под опекой отца. - Она открыла папку и достала несколько бумаг. - Вы ведь живете недалеко. Через пару домов? Я должна формально убедится в том, что у вас подходящие жилищные условия и встретится с Егором Александровичем. Он со своей стороны должен подписать необходимые формы, - она провела пальцем по краю бумаг, а затем резко захлопнула папку.

Я плохо помнила, как мы оказались у нас дома.

Хорошо знакомая дорога, подъезд и лифт, из тех, что имеет сквозной вход-выход. Дверь с лаконичными золотистыми цифрами “136”, двойной поворот ключа. Я зашла внутрь, нажала выключатель слева и уже хотела закрыть за собой дверь, когда поняла, что все же была не одна.

Светлана и Рома вошли следом. Сняли верхнюю одежду и обувь. Я еще раз посмотрела на ребенка и его носки, черные в желтую полоску, и подумала, что у нас наверно слишком холодные полы, выложенные плиткой. Тапочек для детей мы не держали.

- Проходите, - рукой показала на кухню, включила свет и там.

Действовала на автомате, подогрев воду в электрическом чайнике, зачем-то достав из недр холодильника масло, сыр и творожную массу. Посмотрела на салат с фунчозой, а потом вспомнила, что он острый и наверно ребенку семи лет не подходит.

Семь лет?

- Светлана, могу я задать вопрос?

Я резко крутанулась на пятках, да так, что моя голова едва не закружилась от такого пируэта. Она снова достала пачку документов, выложила на столе в порядке больше напоминающем расклад пасьянса и что-то внимательно в них изучала.

Щелчок оповестил нас о том, что вода закипела.

- Конечно, вы можете спросить что вас интересует, Паулина.

Я кивнула, открыв одну из верхних кухонных полок. Достала три кружки. Следом появились чай и кофе. Было бы очень странно, если бы я еще достала настойку или коньяк? С тоской посмотрев на свой скудный бар, закрыла дверцу.

- Сколько Роме лет? Он… такой молчаливый.

Светлана улыбнулась и ее рука автоматически потянулась к макушке мальчишки. Она потрепала его нежно, касаясь ладонью только волос, но не головы. Тот не сопротивлялся, но все время смотрел вниз, будто за изучением узоров на скатерти можно было разгадать очень интересный ребус.

Молчаливый и отстраненный. Совсем не такой как Титов. Мой муж был громким, большим и очень видным. Он сразу привлекал внимание, едва появлялся в помещении. У него было много знакомых, еще больше завистников, но совсем мало тех, на кого он мог бы положится, то есть друзей.

У него была я.

“Паш, ты - все, что мне нужно”, часто говорил он, именно это и подразумевая. У нас не было детей. Он уверял меня что не хочет и никогда не хотел.