– Главный, айда отравимся! – перебил его излияния Пашка.

– А в зубы дашь, чтоб дым пошёл? – быстро осведомился Чебышев.

– Только беломорину.

– Сам её кури, – обиделся "главный", – почему "Беломор", когда у тебя "Прима" есть?

– "Прима" для меня, а "Беломор" для друзей, – поучительно произнёс Заев. – А если заелся, так свои бычки из-за косяка доставай, – не забыл съязвить он.

О бычках Лёша пропустил мимо ушей. Но, видно, всё же была жалость в мохнатой Пашкиной душе. Минуту помурыжив "главного", согласился угостить его "Примой".

– Это другое дело, – засуетился Чебышев снимая очки и аккуратно убирая их в стол. – Пойдёшь с нами? – обратился ко мне, пристраивая сигарету за ухом.

– Пошли, – не стал отказываться, – газировки задарма попью.

– Интересно, аванс сегодня будет или нет? – засомневался Заев.

– Размечтался! В понедельник получишь, – положил Лёша большую ложку дёгтя в медовые Пашины мечты. Видно, вспомнил про "Беломор".

Само собой разумеется, у аппарата с газированной водой тусовались двойняшки.

– Здорово! Кабаны в натуре! – поприветствовал их. – По литру выдули?

– Не-а… По стаканчику только, – их рожи расплылись в улыбке.

– Дай-ка сюда, – бесцеремонно забрал стакан то ли у Лёлика, то ли у Болека и с удовольствием вытянул до дна. – Центр! – похвалил воду.

– А чё? – залопотали двойняшки. – Инструмента нет… Чё там делать?

– Обкурились, наверное?

– Да, больше не лезет! – согласились они, доставая по сигарете.

В курилке между тем происходила бурная полемика.

– Конец месяца! – возмущался дородный смуглолицый мужчина с иссиня-чёрными волосами, – а у меня ещё детали не все, – необъятный живот его трясся от гнева. – Лу-кья-но-вич

к-ве-че-ру-о-бе-ща-ет, – прокашлял он, подавившись дымом и выдыхая его с каждым слогом. – Но что обещает Лукьянович, то по воде вилами писано, – отдышавшись, сделал вывод смуглолицый. – Зам и есть – зам! Вот если бы Евгений Львович Кац пообещал, тогда можно поверить, – вытирая глаза тыльной стороной ладони, бубнил он.

– В воду написано! Гондураса послушать, так это первый раз случилось, – глубоко затягиваясь, произнёс здоровенный детина, споривший вчера с Пашкой об очерёдности. – И в том месяце так было, и в августе, и в июле, и все двенадцать лет, что я здесь работаю. Повечеришь, на выходные выйдешь и всё успеешь, – обнадёжил Гондураса.

"Дадут же кличку, ей-богу", – изумился я.

– Твоё изделие не горит, а вот наши приборы нужны, – вступил в разговор третий, обмахиваясь пилоткой, зажатой в волосатой руке с окольцованным безымянным пальцем. – Что говорил Евгений Львович на собрании? – надел он пилотку и оглядел собравшихся. – Сейчас идёт перестройка, мы должны все силы приложить, а план вытянуть, несмотря на трудности.

"Реликтовый какой-то", – подумал я.

Лёша с Пашей на цыпочках выбрались из курилки.

– Послушай, Слава, – перебил оратора здоровенный парень, – для чего мы сюда ходим?

"Значит, этого демагога Славой зовут", – запомнил я.

– От тебя, Большой, такого вопроса не ожидал. Работать, конечно.

– Правильно! – удовлетворённо потёр руки Большой. – Деньги зарабатывать.

– Ну, уж если на то пошло, – волосатая Славина рука снайперски послала окурок в урну, – моей бригаде в первую очередь надо платить. Наши приборы поважнее будут, – успокоился он, раскрывая туалетную дверь.

В цеху гремела музыка, и бодрый дикторский голос рекомендовал поставить ноги на уровне плеч и поднять вверх руки. Большинство мужиков со всего этажа лавиной потекли в курилку. Пашки с Чебышевым на участке не было. Женщины под руководством Михалыча, выстроившись в линию, старательно следовали дикторским наставлениям. Даже Евдокимовна отложила вязание.