Упрямый дождь, неспешный, как людские толпы, плывущие по парижским улицам, выстукивал мерную мелодию на крышах домов, видевших за время своего существования больше, чем я за свою – тоже отнюдь не короткую – жизнь. Стена дождя, опустившаяся на город влажной завесой, делала яркие мириады его огней расплывчатыми и призрачными.

В те редкие мгновения, когда я позволял себе отвлечься от основной цели, меня поражал вид того, что человек способен создать собственными руками. Многочисленные башни причудливых форм, тюрьмы, похожие на дворцы, и величественные купола церквей – всё это было так непохоже на мир, откуда я пришел.

Шезгарт – мрачный мир тумана и вулканов, был прекрасен в своей строгой, первозданной красоте. Разнообразные расы, населявшие его, не смели соперничать с богами в великолепии того, что те дали им при сотворении мира. У людей же всё было с точностью до наоборот.

Жители Земли считали себя всемогущими. Они придумали кучу затейливых машин и приборов, которых не было у нас, шезгартцев, но не стали от этого счастливее. Они пытались упростить свою жизнь, но вместо этого лишь усложняли её. Они строили церкви, чтобы сквозь глухие стены говорить с Богом, вместо того, чтобы обращаться к небесам в открытую. Чаще всего люди поднимали глаза к небу только для того, чтобы проклясть его за надоедливый дождь или чрезмерно яркое солнце. Они перестали быть благодарными за простую возможность жить. Но именно их эгоистичная невнимательность и позволяла мне сейчас оставаться незамеченным, сливаясь с остроконечным шпилем часовни Сент-Шапель, откуда я терпеливо наблюдал за одиноким светом в одном из окон первого этажа в доме на бульваре Пале.

Сегодня она задержалась здесь дольше обычного. Острым взором, способным прекрасно видеть даже с очень дальнего расстояния, я неотрывно следил за низко склоненной над столом головой. Что такого нашла она в этой книге, что не могла оторваться уже несколько часов? Я поймал себя на том, что невольно испытываю интерес. Это было необычно. Я так давно подавил в себе любые чувства, что считал, что уже и не способен на них вовсе. В какой-то момент я превратился из активного участника жизни в её созерцателя. Я делал то, что должно, и почти не позволял себе думать о том, что желал бы делать, если бы имел такую возможность.

Конечно, придя в этот мир в качестве одного из айранитов – элитных воинов, с детства заточенных на то, чтобы служить другим, я уже не имел свободы выбора. Я ел по расписанию, жил по расписанию, наверное, даже дышал по расписанию. Меня учили беспрекословно подчиняться чужим приказам, учили быть верным псом, учили не иметь собственного мнения. Последнее я усвоил далеко не сразу, за что в итоге и получил жестокий урок.

Мир айранитов и устои, по которым мы живём, не прощают никаких – даже самых мелких – ошибок. Не дают второго шанса. Не знают жалости и пощады. И ты либо быстро усваиваешь эти простые истины, либо становишься тем, кем я в итоге и стал. Изгоем.

Хотя судьба, в конце концов, оказалась ко мне добра в тот день, когда я встретил на пути своего нынешнего хозяина – Морхира, одного из самых могущественных князей фейри. Именно по его приказу я прижимался сейчас к холодному мрамору капеллы, наблюдая за той, что стала смыслом моего пребывания на Земле.

Наконец свет в огне погас. Я мягко спланировал на землю и затаился за углом здания. Женская фигура выпорхнула наружу и нерешительно замерла на пороге, словно колеблясь, стоит ли выходить на улицу в такой дождь. Я ждал. В конце концов, девушка достала зонт и направилась в мою сторону. Я едва успел переместиться к зданию через дорогу прежде, чем она могла бы меня заметить.