Вот он, дорогой автомобильчик, беленький-беленький – любо глядеть. Сейчас из новенького превратится в развалюху. Машину продавца я здорово попортил, а напоследок вытащил из рюкзака аэрозольный баллончик и перекрасил её в красно-белую. Получилось весьма эффектно. Наподобие кровавых струй на снегу в фильме Тарантино «Убить Билла» – его как раз накануне обсуждали на форуме. Удовлетворённый, я отошёл назад, чтобы полюбоваться на расстоянии, и чуть не упал, обо что-то споткнувшись. Я обернулся и увидел ноги в грязных штанах и сморщенных ботинках без шнурков. Мой взгляд пополз по ним, потом дальше, по драной одежонке, и добрался до лица – заросшего и в трещинах, как и башмаки. Меня с любопытством изучали жёлтые глаза. Бродяга! До этого он лежал под грудой рваных одеял, поэтому я его и не заметил.

– Ты чё, ослеп? Чуть не покалечил! – рявкнул нищий и тут же спросил, не найдётся ли у меня курева.

– Не курю, но могу дать на сигареты, – и я протянул ему деньги.

Милостыню я всегда давал. Наперекор отцу, который относился к бездомным с брезгливостью. «Нечего поощрять бездельников», – говорил он.

– Где ж это видано, чтобы сигареты столько стоили, – выразил недовольство бродяга.

– Вот ещё два доллара, больше дать не могу, а то мне на автобус не хватит, – обманул я, заметая следы. Если будут брать с него показания, скажет, что я на автобусе приехал. Глупо, конечно.

– Что-то не похоже, чтобы ты на автобусах разъезжал, – подтвердил он несуразность моих рассуждений и проворчал: – Лежишь себе, спишь, а тут ходят всякие, будят.

– Не тяжело в такой духотище спать? – задал я ему идиотский вопрос. Хотел исподволь выяснить, не наблюдал ли он за мной.

– А мне без разницы. А что?

– Ничего. Жарковато здесь.

– Тебе самому-то не жарковато? – хмыкнул он и подмигнул.

«Не намекал ли он на то, что всё видел?» – гадал я, идя к своему джипу.

В центре было оживлённо. Время ланча. В ресторанах – толпы. Все мужчины как отутюженные, при галстуках, с улыбочками на лицах – вроде моего отца. Настоящий маскарад! Я глянул на пару мужиков на открытой веранде кафе. Типичные бизнесмены. Что-то обсуждая, они с аппетитом поглощали гамбургеры. Оба были в белоснежных рубашках. Из кармашка одной высовывались тёмные очки со сверкавшей в них искрой солнца, прыгнувшей мне в глаза, когда я приблизился. У того, кто сидел ко мне лицом, была рекламная внешность – как будто он сошёл со стенки проехавшего автобуса, на которой красовался молодчик с банкой «Спрайта» в руке. Бизнесмен мне не понравился. Держался он с самодовольством, даже с дерзостью. В эту минуту из гамбургера, который он уминал, вытекла струйка горчицы и упала на его рубашку. Он засуетился, занервничал, стал стирать пятно салфеткой. В эту минуту он уже не выглядел таким самоуверенным.

Глядя на жующих посетителей, я почувствовал голод. Но денег у меня не было. На них пировал желтоглазый попрошайка. Оставался мамин ланч, которым мне не удалось угостить бедного пса. Я пристроился за столиком прямо напротив бизнесменов, вытащил из рюкзака сэндвич и, поедая его, стал смотреть по сторонам. Наблюдать за людьми я люблю, но терпеть не могу, когда наблюдают за мной. Мой взгляд, бегая по толпе, задержался на магазинчике напротив кафе. В витрине стояли на подставках пластиковые головы – как отрезанные от тел манекенов – с нахлобученными на них шляпами, беретами, кепками.

– Что будете заказывать? – вырос передо мной официант и покосился с неодобрением на мой сэндвич.

– Ничего, – сказал я и, зная, что он попросит меня уйти, встал. Подошёл к витрине магазина. Одна шляпа за стеклом была в мамином вкусе: с волнистыми широкими полями, голубая, в абстрактных мазках. Как-то мы с матерью проходили мимо этого места. «Какая прелесть вон та, голубая!» – воскликнула она, глядя на витрину.