– Или… в прикрут… – не меняя положение ноги и с паузами, добавляет второй, – зажигалкой… Тебе… вилы, залётный. Вали… пока банкуешь.

И дальше всё, продолжения не следует – всё сказано. Да и я, понимая, что они правы, просто молча смотрю на них – так и будет. Если только…

Достаю из-за пояса ствол и просто держу его в руке:

– Лопатники и остальное… – пальцем показываю на землю перед собой.

В ответ молчание и скептические ухмылки. Да, не из пугливых – битые. Снимаю пистолет с предохранителя и взвожу ударник:

– Чё, не рубите? Валить на глушняк не с руки…

До них доходит, что если не выполнить, то я каждому прострелю по одной конечности и нехотя, они достают всё из карманов и бросают всё это ближе ко мне: три телефона; пять банковских карточек; несколько денежных купюр. Начинаю всё собирать, всё кроме денег – их я оставляю на месте…

Можно было бы, конечно же, ствол сейчас и не задействовать, а просто вломить каждому ещё по чуть-чуть и всё. И они бы подчинились. Но… Тогда, скорее всего, у меня не получится сыграть тот сценарий, который высветился в моём мозгу, буквально только что – всё пойдёт не в цвет, как говорится, по беспределу. Ствол же, априори, внушал уважение к просьбе, которая являлась частью моей нечаянной задумки:

– Ключи от машины

Отвечает тот, кто придерживает руку:

– В замке.

– Вторые.

– Одни.

Ладно. Запихнув всё в накладные карманы рубашки, поднимаюсь и иду к машине. Вынимаю ключи и кладу их в карман штанов. Вернувшись, опять приседаю и обведя всю троицу теперь уже усмешливым взглядом, говорю:

– Слышь, Ухань… а базар бодяжный. Порожняк.

Это я обратился к тому, кому челюсть свернул – он у них старший, и у которого интеллекта на лице поболее нарисовано. Погоняло у него такое среди местной братвы. Любил он, видишь ли, крепкие аргументы в разговорах в виде обработанных палок или бит, а вдобавок ещё и песню: «Эх, дубинушка ухнем». Странное пристрастие…

Лик у всех троих меняется моментально – на них будто бы столб упал…

Ухань приходит в себя первым и, набычившись, шамкает поломанной челюстью, к тому же и поддерживая её рукой:

– Обзовись!

Надо отвечать и так, чтобы поддержать интригу:

– Не кипишуй! Не мент и не конторский. – и вот только теперь, снимая пистолет с боевого взвода, вновь засовываю его назад, за резинку штанов и под рубашку.

– Тогда… обоснуй. – в его шамканье чувствуется заинтересованность.

– А я на лимане… Расклад не мой.

Сказал и смотрю насколько я их убедил. А они, переглянувшись, смотрят на меня настороженно и оценивающе. Понятно – не верят. Ладно, расширим:

– Я близкий. Щелка на кукане. Заманиха… Я закемарил, а тута вы, оп-па, фраернулись… В облом!.. Я прессанул правильно. Фуфло не катит. Центровые перетрут. Но… косяк надо исправить.

– Да, он нам в уши ссыт! – это произносится с явной угрозой – За базар ответишь?! – и произносит тот, кто свою левую руку держит своей правой.

– Завали хайло! Чеснок! – привстаю. – Ты что ль предъявишь?! – и, придвигаясь к нему ближе, пристально и зло смотрю ему в глаза. – Рамсы не попутал?!

Обращение по кличке, моя натуральная ненависть во взгляде и в голосе, мои неприкрытые намерения – если что-то вдруг, а к тому же совсем свежие воспоминания о недавнем, заставляют его потупить взгляд и даже опасливо податься назад. А меня неожиданно поддерживают:

– Никшни, Чеснок. – это произносит Ухань, медленно и прикрыв от боли глаза, но убедительно. – А ты… Пластик отдай. Пробью.

– Ага! Щас! И меня отмажешь… Мозгами погоняй – у людей тема. Вы, не в цвет. Сказал же – обкашляют без нас. Короче, все в тачку. К лепиле зарулим.

И не давая опомниться, с напором командую: