Мои детские воспоминания пронизаны светом и теплом. Сара любит меня безгранично и некритично, все, что я делаю – все хорошо. Она просто трясется надо мной – и что в этом плохого? Она научила меня любить и не стесняться это показывать. Во всяком случае Нина, моя жена, этому рада. Мой отец – сама надежность, он принимает меня всерьез и делится со мной жизненной мудростью – как люди должны относиться друг к другу и что важно в жизни.

Мы не выбираем родителей, кому-то везет больше, кому-то меньше. Мне повезло, но в каждой бочке меда есть ложка дегтя. Оказалось, что дегтя довольно много, если еврейский мальчик, выросший в Польше тридцатых годов, должен покинуть свой дом и выйти в мир.

И в этом мире вне дома мне трудно понять, кто я. В детстве я считал себя поляком. Когда в школе я встретился с нееврейским – польским – миром, я впервые осознал, сначала с недоумением, потом с отчаянием, что меня никто не считает поляком. Я – еврей, в лучшем случае польский еврей. Во всех моих бумагах, даже в школе, обозначено, что я «иудейского вероисповедания». Еврей в Польше – ругательство, «иудейское вероисповедание» – облегченный вариант того же ругательства. Все учителя – католики, как, впрочем, и большинство учеников. Есть несколько протестантов, но все они – поляки. А еврей есть еврей, и ни один из моих соучеников не принял бы всерьез, если бы я стал утверждать, что я поляк.

Даже после войны, когда я вновь начал учебу в Ченстохове, классный руководитель начал с того, что спросил меня перед всем классом – «Wyznanie?» – вероисповедание? Но к тому времени меня уже не будет волновать, что на меня публично указывают – еврей. Потом что за годы войны я очень хорошо понял, кто я…

Против желания пришлось мне смириться с тем, что меня не считают поляком. Только когда я впервые приехал в Швецию, я вдруг стал поляком, – не польским евреем, а именно поляком. Всю свою юность я мечтал быть поляком – но мне этого не позволили. И вот я оставил Польшу, и шведский полицейский убеждает меня, что я поляк. Это, наверное, объясняет, почему, когда я пишу о детстве и юности, я говорю о поляках, не считая себя самого одним из них.

Конечно, я встречался с польской средой и до школы. Многие заказчики Пинкуса – поляки, элегантные господа, они часто приходят со своими женами. В ателье Пинкуса брюки не шьют; их шьет польский портной на дому, я встречаю его, когда он приходит за материей или приносит почти готовые брюки для примерки и доводки в мастерской Пинкуса. После войны этот польский портной останется в Ченстохове, на его ателье будет висеть большая афиша с надписью: «Бывший сотрудник фирмы Эйнхорна».

В нашем доме по Второй аллее 29 живут и евреи, и поляки. Все полицейские – поляки, квартальный раз в неделю приходит, чтобы получить вознаграждение за труд: он добросовестно закрывает глаза на то, что ателье по субботам закрыто, а по воскресеньям работает. На улицах гуляют офицеры, солдаты отдают им честь, все офицеры – поляки. Хотя я слышал, что среди офицеров есть и евреи. Когда солдат видит офицера, он обязан вытянуться по стойке «смирно» и отдать честь, на что офицеры тоже отдают честь, но как-то небрежно. Мне интересно, каково быть офицером, когда все солдаты отдают тебе честь.

Маршал Йозеф Пилсудский, поляк, – бесспорный лидер страны. Он руководил Польшей, когда она получила независимость в 1918 году, потом добровольно ушел в отставку, но снова пришел к власти во время бескровного и спокойного переворота в 1926 году, когда всенародно избранный парламент оказался неспособным принять ни единого решения из-за бесконечных фракционных баталий. Парламент по-прежнему избирается, президент выполняет в основном церемониальные функции, но все знают, что истинным руководителем является маршал Пилсудский. Он немногословен, это уважаемый всеми харизматический лидер, в его справедливости никто не сомневается. Вскоре после освобождения Польши он издает указ о предоставлении евреям всех гражданских прав, он даже слышать ничего не хочет о преследовании меньшинств, тем более физическом. Некоторые говорят, что он женат на еврейке, другие, что его мама – еврейка; мы, евреи, всегда подозреваем что-либо в этом роде, когда поляки хорошо или даже просто справедливо к нам относятся. Когда пришло известие о его смерти, Сара, Пинкус и я едем в Краков, чтобы попрощаться с ним. Мы стоим в длинной очереди к накрытому стеклянной крышкой гробу в Вавеле, старинной усыпальнице польских королей. Пилсудского, который был гарантом более или менее справедливой государственной власти, сменяет военная хунта, она формирует правительство при поддержке офицерского корпуса и аристократии. После смерти Пилсудского возобновляются дискриминация и преследование евреев в Польше, и мне суждено пережить мой первый погром.