…Она лежит в застеленной чем-то мягким корзине, продолжает прислушиваться и наблюдать. Иногда ей кажется, что нам грозит опасность, она пытается встать – и не может; Лотта страдает, и мы страдаем вместе с ней. Мне очень не хватает ее, и я на всю жизнь сохраню что-то от того ощущения защищенности и безопасности, которое она давала мне, когда я был маленьким. С Лоттой я никогда не чувствовал себя беззащитным.

Мои любимые места игр – отцовская мастерская и примерочная с большим зеркалом, где заказчики примеряют костюмы. Чтобы сшить костюм у Пинкуса Эйнхорна, надо прийти как минимум четыре раза: выбрать ткань, снять мерку, примерить костюм первый и второй раз, и лишь затем следует окончательная примерка. Только тогда костюм готов – если, конечно, все в порядке. Если, по мнению Пинкуса, что-то не так – надо приходить еще и еще.

Одно из самых ранних воспоминаний – на меня падает огромное зеркало, трельяж в позолоченной раме в элегантной примерочной Пинкуса. На счастье, боковые створки зеркала при падении подогнулись, и я лежу, как в палатке, парализованный ужасом, в куче больших и маленьких зеркальных осколков. Я понимаю, что мне нельзя шевелиться, лежу совершенно неподвижно. Первый раз в жизни я понимаю – мне грозит опасность, и в ту же секунду осознаю, что боюсь, не рассердится ли Пинкус: как же он сможет принимать заказчиков без зеркала?

Но Пинкус не сердится. Он осторожно поднимает тяжелую деревянную раму, он очень силен, он поднимает ее один, без чьей-то помощи. Он говорит без остановки какие-то успокоительные слова, повторяет, что я должен лежать неподвижно, не шевелиться. Пинкус осторожно подбирает с пола сначала большие осколки, потом помельче, он хочет все сделать сам, все остальные стоят полукругом и смотрят. Я вижу его лицо, застывшее и напряженное, он продолжает разговаривать со мной. Отец убирает последние осколки, потом осторожно поднимает меня и прижимает к себе. Он держит меня в объятиях долго, не говорит ни слова, это так прекрасно… мне так спокойно и уютно у него на руках… И только теперь он позволяет себе показать какие-то чувства. Он бледен как мел, и слезы текут по его щекам. Через мгновение я попадаю в руки перепуганной Сары, но на мне нет даже царапины. Пинкус просит бухгалтера Генека Эпштейна позвонить стекольщику, зеркало надо починить быстро. Надо так же выяснить, нельзя ли временно взять напрокат другое зеркало. Пинкус, с трудом дающимся ему спокойствием, просит всех вернуться к работе.

Мне только что исполнилось четыре года, и я никогда не видел и никогда уже не увижу, как плачет мой отец.

Я горжусь своим отцом. Он почти никогда не повышает голос, он сильный, мудрый и добрый. Сила, мудрость и доброта – какое прекрасное сочетание! Он много видит и мало говорит, он понимает: люди не всегда ведут себя так, как следовало бы. Я никогда не видел, чтобы он кого-то поучал, кроме, конечно, учеников в своей мастерской. Я никогда не видел, чтобы он с кем-то разговаривал надменно, будь то ребенок или взрослый, это ему совершенно не свойственно. Но он никогда не бывает и не будет выглядеть сломленным и униженным – несмотря на все, что случится с нами. Его достоинство и авторитет абсолютно естественны.

Он не мастер светских разговоров. Когда он что-то говорит мне, это всегда что-то важное, продуманное, даже я воздерживаюсь от пустой болтовни, когда я с ним. Когда я спрашиваю его о чем-то, он всегда внимательно выслушивает и отвечает серьезно, хотя мне всего пять лет. Я не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь сюсюкал со мной, но я знаю, что он любит меня – лучше показать свои чувства, чем говорить о них.