Как же грустно было улетать! Уж очень у нас большая страна. Всегда есть чувство сильного расставания с владивостокскими друзьями и тревожное колющее сомнение по поводу того, побываю я здесь когда-нибудь ещё или нет. Сходили на катере на Русский остров, побывал на руинах моей воинской части. Три года назад руины были более фундаментальными, за это время произошли очень большие разрушения. Такое чувство, будто кто-то включил ускоренные коррозию, ветшание и тлен. Ещё три года назад я мог зайти в помещение, где когда-то стояла моя койка и проживала седьмая учебная рота. Сейчас уже туда не войти, обрушилась даже лестница. Видимо, так тому и быть. Взял с развалин кирпич, притащил в Москву. Обязательно дотащу до Калининграда, пусть лежит дома, красивый, старинный: эти казармы строили ещё до революции, сразу после Русско-японской войны.

С огромной радостью сыграли «Планету» в Днепропетровске. Огромный зал оперного театра был забит зрителями – это уже само по себе радость. «Планета» – спектакль очень городской и не так остро проходит в городах, где жизнь идёт вяло и сонно. Не буду их называть. Зато там, где городская жизнь бурлит, в городах, где есть амбиции, есть активные, пусть часто даже бессмысленные движение и пульсация, он проходит мощно. Днепропетровск, город с сильными амбициями, это очень чувствуется. Из российских городов по уровню амбиций его можно, пожалуй, сравнить с Екатеринбургом.

А ещё Днепропетровск встретил нас пушечной грозой, какая бывает только в начале лета. Гром был такой, что срабатывали сигнализации на машинах. Это очень шло городу, на который вначале обрушился ливень, а потом вдарило солнце, и все шли вымокшие, весёлые, а многие босиком.

Правда, в театре было так жарко и душно, что к концу спектакля я уже не понимал, что происходит. У меня настолько пересох весь речевой аппарат, что я страшно сорвал голос и следующий спектакль, в Запорожье, играл практически без голоса. Были выставлены дополнительные микрофоны, пришлось перед спектаклем делать инъекцию гидрокортизона, но голос всё равно едва звучал. Если бы не потрясающая поддержка публики, не знаю, как бы доиграл. В Запорожье получил рекордное за этот год количество цветов, в гостинице даже не нашлось достаточно ваз, чтобы все поставить. Пришлось использовать пару вёдер. И хотя город я так и не увидел, он для меня уж точно один из любимых городов на моей гастрольной карте.

В Симферополе играл впервые. У него в Крыму незавидное положение: все сюда прилетают или приезжают только затем, чтобы разъехаться в разных направлениях к морю. По пути из Севастополя в Симферополь вдруг остро захотел черешни, купил полведра и с жадностью съел в гримёрной перед спектаклем: остановиться было невозможно. Самое обидное, что вкус при этом ощущаешь первые десять-пятнадцать ягод, а дальше ешь уже по неудержимой инерции.

На юге со спектаклями так: заходишь в театр при свете яркого солнца и затихающей жаре, а выходишь в тёмную густую тьму, как будто во время твоего выступления свет в мире выключили. Публика в Симферополе отличная южная, шумная, но телефонных звонков практически не было. Так, самую малость. И сидел ещё по центру в первом ряду крайне неулыбчивый парень лет тридцати пяти, который явно пришёл с предвзятым мнением и всем своим видом показывал: «Ну давай! Что ты тут мне расскажешь, чего я не знаю?» Было такое ощущение, что он по окончании спектакля собирается выставить мне оценки, как в фигурном катании или в КВН, причём оценки невысокие. У него единственного в зале было каменное лицо. И тогда я направил на него усиленную и напряжённую энергию. Думал про себя: «Надо помочь человеку порадоваться», и на эпизоде с портфелем он улыбнулся и даже сдержанно посмеялся. А на эпизоде про Новый год, видимо, махнул рукой на собственные предубеждения и смеялся в голос. Это была наша общая победа. Если я нахожу таких зрителей в зале, часто устраиваю такую никому, кроме нас, не видную борьбу. В общем-то это борьба за радость, и победить удаётся не всегда, но часто.