Криминологическое понятие преступности. Сейчас оно охватывает количественную характеристику преступлений, например, относительно распространенное или массовое постоянство преступного поведения и его системность. Для иных свойств или качеств преступности четких критериев нет. Складывается впечатление, что, по существу, нет и криминологического понимания.

Соответственно генезис преступности не может быть сведен к ее связи с криминогенными детерминантами, а значение преступности не должно преувеличиваться.

Преступность не является системообразующим элементом общества. Она «всего лишь» специфическое проявление неустранимых либо в принципе устранимых социальных процессов. Это паразитарное, но в определенном смысле естественное явление, действительно являющееся в некоторых проявлениях заболеванием, а в других – нормальным состоянием общественного организма. Это утверждение не ново. Проблема – в выводах из него.

Место преступности в обществе. Понимание преступности как системы. Исходным в современной литературе является понимание преступности как уголовно-правового и социального явления, представляющего собой систему преступлений. Понимание преступности как системы считается достижением криминологии. Но реально единственным и совершенно недостаточным критерием выделения системы преступности является уголовный закон. Деяния, подпадающие под его действие, т. е. преступления, совершенные в стране или на международной арене, весьма различны и реально систему не образуют. Характеристика преступности как системы разумна только в качестве аналитического приема, обеспечивающего измерение потребности в уголовном законе и механизме его действия. Происходит смешение системы и системного подхода. Совершенные в определенный период в стране или в регионе преступления выделяются как объект анализа, и им приписываются структурные свойства системы. Это аргументируется наличием некоторых количественных соотношений между видами преступлений, но без анализа реального содержания связей между ними. В принципе, выявление структуры преступности полезно. Но оно недостаточно и скрывает за собой какие-то сложные процессы, без специальных ограничений искажая действительные социальные процессы.

Дело в том, что при таком подходе преступления реально рассматриваются как акты, изолированные от целостной социальной системы и ее реального состояния, в частности технологий, различного рода институтов, как нечто реально противостоящее иным социальным системам, правда, непонятно каким.

Между тем в любой стране преступления лишь сопровождают основную деятельность как содержание социальных процессов, и уголовно наказуемые деяния господствующими не являются. В этом смысле понимание преступности как некоторой способности общества не вполне, возможно, удачно лингвистически, оно не позволяет различать существительное и прилагательное. Но оно, пожалуй, близко к реальности.

Возможно, более правильно понимать преступность как запрещенные уголовным законом отклонения от принятого в стране правопорядка, т. е. юридически урегулированного порядка коммуникаций и их целей. Тогда преступность будет реально связана со сложившейся системой отношений, что и соответствует субсидиарной роли уголовного права, а главное – позволит изучать преступность как явление социальной жизни, а не только как процессы, образующие ее – преступности – генезис.

Несмотря на высокую оценку значимости, нуждается в дополнительном обсуждении проблема латентной преступности. При всей изощренности ее исчисление произвольно. Но хуже то, что без дополнительных оговорок понятие латентности преступлений противоречит началу законности.