Например, закон не предоставляет народным судам права определять принадлежность данного лица к тому или иному иностранному гражданству. Но как только народный судья, хотя бы один и только однажды, стал на эту дорогу и удостоверил иностранное гражданство данного лица, он уже не мог бы затем отказать в этом и всякому другому, кто просил его о выдаче такого же удостоверения, чтобы не возникло против него обвинения в личных мотивах прежней выдачи такого удостоверения или данного отказа в выдаче; чтобы не поколебалось уважение к власти, которая запрещает сегодня то, что разрешила вчера, и чтобы снова не продумывать однажды продуманное решение вопроса. Все это потому, что судья, выдавая такое удостоверение, неизбежно должен был дать себе отчет в том, что ему придется и в дальнейшем выдавать их, т. е. он тем самым решил общий вопрос о том, что он вправе выдавать подобные удостоверения и, таким образом, он молчаливо установил общую норму.

Если, однако, прецедент противоречит закону, то он может быть парализован на будущее время начальством того органа, который пытается укрепить прецедент, или даже посторонней, достаточно сильной властью, и тогда прецедент может быть подавлен в корне или остановлен в развитии.

Например, развивая вышеуказанный пример, когда народные судьи стали выносить постановления, удостоверяющие, к какому иностранному гражданству принадлежит данное лицо, то НКВД, считая эту практику не соответствующей закону, обратился к подчиненным ему органам с циркуляром, в котором он потребовал «не сгитатъ указанных выше постановлений нарсудов основанием для выдачи видов на жительство для иностранцев, а руководствоваться существующими на сей предмет специальными положениями и инструкциями Наркомвнудела», чем прецедентное значение практики судов было парализовано.[81]

Из всего сказанного легко видеть отличие прецедента от обычной практики и сходство его с ней. Сходство в том, что для установления прецедента необходимо правоубеждение органов, создающих прецедент. Где нет правоубеждения компетентной власти или налицо даже противодействие ее, там не может возникнуть и прецедент. Отличие прецедента от обычной практики – в том, что, как мы видели, для обычной практики необходима предшествующая многократность применения данной нормы, а для возникновения прецедента достаточно, чтобы известная норма была применена хотя бы однажды. Если председатель собрания разрешил хотя бы только один раз оратору читать свою речь по записке, то он обязан разрешить то же другому.

Прецедент имеет только руководящее, но не безусловно обязательное значение; при этом особенно выдающуюся роль играют прецеденты, устанавливаемые высшими органами для низших, например, разъяснения высшего суда. Но прецеденты могут пересматриваться и терять силу, особенно ввиду новых прецедентов. Затем, для силы прецедента необходимо убеждение в его правомерности как при его установлении, так и при последующем его применении. Отсюда право английских судей устанавливать в мотивированном решении негодность прецедента (wrong decision). Объявив данный прецедент негодным, высший суд имеет возможность повернуть судебную практику навстречу новым требованиям жизни.

По праву СССР, особое значение имеют решения и разъяснения Верховных Судов союзных республик. Решения Верховного Суда имеют силу не только для данного дела, но и для последующих сходных дел, ибо если бы низшие суды с этими решениями не считались, то их постановления могли бы быть, по жалобе заинтересованных лиц, отменены Верховным Судом. Верховный Суд устанавливает не только прецеденты по принципиальным делам, но и дает общие директивные указания для судебной практики. Таково, например, весьма важное директивное письмо Уголовной Кассационной Коллегии Верховного Суда РСФСР № 1, утвержденное 14 января 1925 г. и разосланное председателям судов на основании ст. 6 Наказа УКК, в котором губсудам предлагается обязательно учитывать социальную опасность обвиняемого и его деяния, снижать меру репрессии по имущественным и бытовым преступлениям и широко применять ст. 28 УК, допускающую понижение наказания в случаях мелких имущественных и бытовых преступлений, не имевших тяжелых последствий и совершенных рабочими и трудовыми крестьянами впервые, по несознательности, темноте и проч.