Бытовое, индивидуальное сознание – это идеи, имеющие место в сознании отдельного индивида.

Эти методологические положения имеют прямое отношение и к такой форме общественного сознания, как правосознание. Советская уголовная политика, а вслед за ней уголовное законодательство и практика его применения базируются на правосознании идеологического уровня. В условиях советской действительности, для которой характерно совпадение коренных интересов личности и общества, правосознание на уровне идеологии, общественной психологии и обыденного сознания, как правило, совпадает по своему существу. Однако в силу различных причин (недостаточная воспитательная работа, укоренившиеся традиции и др.) между ними могут иметь место и противоречия. В этих случаях и возникает вопрос о реакции уголовной политики на эти противоречия. Должна ли она ориентировать законодателя (а затем и правоприменяющие органы) на необходимость учета бытового правосознания и правосознания на уровне общественной психологии? В нашей советской литературе довольно часто на этот вопрос дается отрицательный ответ. Основной довод в пользу такого ответа приводится следующий: противоречие между правосознанием на уровне идеологии, с одной стороны, общественно-психологическим и бытовым правосознанием, с другой, означает, что отдельные граждане (когда речь идет об индивидуальном сознании) или большинство граждан (когда речь идет об общественно-психологическом сознании) не поднялись еще до научного понимания правовых идей, что их уровень правосознания свидетельствует об отсталости их правовых взглядов от взглядов Коммунистической партии и Советского государства. «Подчинение деятельности судебных органов и органов, ведающих исправительно-трудовым делом, целям возмездия, может быть, и удовлетворит чувство справедливости людей отсталых, но не будет соответствовать понятию о справедливости социалистической морали».[77] Право же не должно опускаться до уровня сознания «отсталых» людей, а должно поднимать их сознание до уровня идеологии. В принципе это положение правильное. Право должно не просто фиксировать то, что имеется в действительности, но и вести общество вперед. Совершенно очевидно поэтому, что советская уголовная политика в процессе ее формирования и реализации не может ориентироваться на обыденное, индивидуальное правосознание, хотя бы в силу практической невозможности сделать это. Взгляды конкретных людей на правовые идеи, на организацию борьбы с преступностью, на уголовное право, на систему наказаний и т. д. настолько различны, что учесть их (даже при рассмотрении конкретного дела) совершенно невозможно.

Но как быть, если имеет место несовпадение правосознания на уровне общественной психологии и правосознания на уровне идеологии, т. е. когда идеи, соответствующие сознанию большинства советских граждан, не полностью совпадают с научно обоснованными идеями? Думается, что уголовная политика не может не учитывать этого обстоятельства.

Истории Коммунистической партии и Советского государства известны случаи, когда та или иная важная проблема решалась не так, как в принципе полагала ее решить партия, а так, как решение ее соответствовало уровню общественной психологии. Например, наша партия всегда выступала за национализацию земли и передачу ее в руки государства. Однако после революции земельная проблема была первоначально решена по-иному: была отменена помещичья собственность на землю и земля перешла в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов. Это было сделано потому, что идея национализации земли в то время не поддерживалась большинством крестьян, которые стремились получить землю в свою собственность. В. И. Ленин говорил по этому поводу на II Всероссийском съезде Советов Р. и С. Д.: «Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но как демократическое правительство мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были несогласны».