Неверно все. Красиво все. Похвально
почти что все. Усталая душа
сачкует безнадежно и нахально,
шалеет и смакует не спеша.
Мерцающей уже покрыты пленкой
растений нежных грядки до утра.
И мышья беготня за стенкой тонкой.
И ветра гул. И пенье комара.
Зажжем же свет. Водой холодной тело
гудящее обмоем кое-как…
Но так ли это все на самом деле?
И что же все же делать, если так?
7
Чуть правее луны загорелась звезда.
Чуть правее и выше луны.
Грузовик прогудел посреди тишины
И пропал в тишине навсегда.
И в чешуйках пруда
Раздробилась звезда.
И ничто не умрет никогда.
То ли Фет, то ли Блок, то ль Исаев Егор —
Просто ночь над деревней стоит.
Просто ветер тихонько листы шевелит.
Просто так. Так о чем говорить?
И с каких это пор
Этот лепет и вздор
Увлажняют насмешливый взор?
Что ты, сердце? – Да так как-то все, ничего.
Ничего, так не надо щемить!
Но, как в юности ранней вопрос половой,
Что-то важное надо решить.
То ли все позабыть,
То ли все сохранить,
Не пролить, не отдать ничего!
То ль куда-то идти, то ль остаться навек,
То ли лопнуть от счастья и слез,
Петь, что вижу, как из анекдота чучмек,
Нюхать ветер ночной во весь нос!
И всего-то нужны
Две на палке струны.
Сформулируй же точно вопрос!
Скажем так – почему это все? Почему
Это все? Ну за что же? Зачем?
Есть ли Бог? Да не в этом ведь дело совсем!
Он-то есть, но, видать по всему,
Он не то чтобы нем,
Он доступен не всем,
Я его никогда не пойму.
Просто ивы красивы, и тополь высок,
Высотою почти до звезды.
Просто пахнут и пахнут ночные цветы,
Просто жизнь продолжается впрок.
Просто дал я зарок
Пред лицом пустоты…
Дайте срок, только дайте мне срок.
8
Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы
При появлении Аврориных лучей,
Но не отдаст тебе багряная денница
Сияния протекших дней…
Батюшков
Словно маньяк с косой неумолимой,
Проходит время. Шелестят года.
Казалось бы – любовь не струйка дыма,
Но и она проходит навсегда!
Из жареной курятины когда-то
Любил я ножки, ножки лишь одне!
И что ж? Промчались годы без возврата,
И ножки эти безразличны мне.
Я мясо белое теперь люблю… Абрамыч,
Увы, был прав: всевидящей судьбе
Смешны обеты смертных и программы,
Увы, не властны мы в самих себе!
Опять-таки портвейн! Иль, скажем, пиво!
Где ж та любовь? Чюрлёнис где и Блок?
Года проходят тяжко и спесиво,
Как оккупанта кованый сапог.
И нет как нет былых очарований!
Аукаюсь. Зима кати́т в глаза.
Жлоб-муравей готовит речь заране.
Но в сущности, он сам как стрекоза.
Все-все пройдет. И мне уж скоро сорок.
А толку-то? Чего я приобрел?
Из года в год выдумывая порох,
Я вновь «Орленок» этот изобрел!
И все понятней строки Мандельштама
Про холодок и темя… Ой-ой-ой!
А в зеркале – ну вылитый, ну прямо
Не знаю кто… Но сильно испитой.
И все быстрей года бегут, мелькают,
Как электричка встречная, шумят.
Все реже однокурсники икают.
Я все забыл. Никто не виноват.
Я силюсь вспомнить. Так же вот когда-то
Грядущее я силился узнать.
И так же, Боже мой, безрезультатно.
Я все забыл. Ни зги не разобрать.
Одышка громче. Мускул смехотворен.
Прошло, проходит и навек пройдет.
Безумного Эдгара гадкий ворон
На бюстик Ильича присел и ждет.
Сменился буйный кайф стихосложенья
Похмельем с кислым привкусом вины.
И половой любви телодвиженья
Еще желанны, но уже смешны
Чуть-чуть. Чуть-чуть грустны. Уже не спорить
С противником, а не иметь его
Хотелось бы. И, очевидно, вскоре
Уже не будет больше ничего.
Все-все пройдет, как пали Рим и Троя,
Как Феликс – уж на что железным был!
Не прикасайся. Не буди былое.
Там ржа, и смрад, там тлен, и прах, и пыль!..
Лежу, пишу. Проходит время. В спину
Четвертый раз впивается комар.
Опять свалился пепел на перину.
Вот так вот и случается пожар.