Когда Штекель ввел понятие Танатоса, он сразу отметил огромное психическое напряжение, которое возникает в каждом случае соприкосновения не только со смертью, но даже с темой смерти. Рутинизация убийств и смерти, которая сформировалась в современном обществе под влиянием кинематографа и ТВ, конечно, наложила отпечаток на эту феноменологию. Но здесь следовало бы посмотреть глубже, и считаю, что можно с определенной уверенностью предполагать, что сама рутинизация этой темы в самом массовом из искусств является также вариантом психологической защиты, в частности, от тревожности и фрустрации, возникающих от любого соприкосновения с темой смерти.

Штекелю также принадлежат одни из первых описаний символических проявлений стремления к смерти в фантазиях пациентов, а позднее уже Фрейдом было постулировано, что идеи смерти обнаруживаются практически во всех фантазиях, мифах и сказках. Вряд ли требуются какие-то примеры – при внимательном прочтении это легко обнаруживается в любой самой детской сказке.

Весьма интересным является исследование Штекелем латентной гомосексуальности, которая уже в наше время приобрела характер некой общечеловеческой тенденции. В данном случае речь вовсе не идет о количественном росте лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией, гей-парадах или более толерантном отношении общества к этой проблеме. Еще в самом начале XX века Штекель отмечал, что вовсе не прекрасный пол проявляет склонность к новым и все более изощренным эталонам женской красоты. Причина в другом, отмечал он, а глубинная сущность проблемы состоит в том, что генетически заданная «округлость форм» и все прочие атрибуты женственности утрачивают свою сексуальную привлекательность для мужчин. Поэтому женщины вынуждены коротко стричь волосы и постоянно заботиться о том, чтобы вопреки своей природе, выглядеть тонкими и сухощавыми, похожими, скорее, даже не на нимфеток, а на мальчиков-подростков. Далее Штекель пишет, что женщины вынужденно отказываются даже от того, что на протяжении веков считалось их безусловным достоянием, – от стыдливости. Притом все это интерпретируется в рамках все тех же деструктивных тенденций развития современного социума и культуры, в частности, имеется в виду деструкция отношений между полами.

Сколько бы мы ни мечтали о личном бессмертии, пока существует только один вариант для реализации этого (безусловно, нарциссического) желания: обретение генетического бессмертия в детях. Но и в этом случае мы обнаруживаем неоспоримую правоту тех положений, которые были сформулированы в психоанализе более 100 лет назад. В частности, все большую распространенность приобретают идеи «child-free», то есть отказа от желания и возможности иметь детей лицами фертильного возраста. При обследовании современной германской популяции в некоторых регионах таких женщин и мужчин уже около 40 %. Аналогичное исследование, проведенное в Московской области, выявило сопоставимые результаты – 25 %.

Фрейд, как известно, не очень любил Штекеля, но и он должен был признать, что у человека (а сейчас присутствует множество признаков того, что и у Человечества в целом) имеется явно выраженное стремление к смерти. Иным способом просто невозможно объяснить феномен агрессивности человека и его неискоренимое стремление к разрушению. Это стремление было не так заметно, пока разрушались традиции и обычаи, исторические памятники, города и страны или представления о добре и прекрасном. Но сейчас, когда уже нельзя не замечать, что нашими общими усилиями мы почти разрушили ту экологическую нишу (под названием Земля), в которой мы только и можем существовать, эта тенденция проявляется со всей очевидностью.