Она сделала шаг. Еще. И приставила браунинг к его лицу.

– Не страшно? Кровь же забрызгает все вокруг. И руки твои, и личико. – Он оскалился, наклонился вперед, огромный и жуткий, борода вздыбилась, словно живая.

– Ну, давай. Докажи, что не боишься испачкаться. Стреляй.

Она закричала одновременно с выстрелом, ожидая увидеть круглое кровавое отверстие в его лбу. Но он даже не дернулся. И, казалось, ни один мускул не дрогнул не го лице.

– Я… – горло перехватило от ужаса, – я попала, точно. Где же пуля? Я…

– Исчезла, – он пожал плечами. – Просто исчезла, так бывает. А бывает, что рана остается, но почти сразу затягивается. Попробуй еще. Сколько у тебя там патронов? Используй все.

Марита опустила пистолет, отступила назад. Потом вскинула руку и снова выстрелила. На этот раз пуля точно вылетела из ствола, но попала почему-то в тумбочку возле дивана, намного левее от того места, где стоял команданте.

«Сейчас прибежит охрана, – подумала она отстраненно, как о чем-то постороннем. – Или Рауль. Должен же кто-то услышать выстрелы и прийти ему на выручку».

Голова ее вдруг закружилась, ноги подкосились, и пол ушел из-под ног.

– Тихо, тихо, – он подскочил, обнял, прижал ее к себе. Потом осторожно усадил на диван. – Все закончилось, все. Не паникуй.

– Ты… – зубы ее стучали.

– Выпей, – в ноздри ударил запах рома – рюмка оказалась у самого лица.

Она давилась, глотая обжигающую жидкость.

– Меня нельзя убить, я же сказал. Лансдейл пытался уже раз двадцать. А до него еще много раз пытались… а когда мы делали революцию, знаешь, сколько раз я был на волосок от смерти? Все без толку, она меня обходит. Я заговорен.

Марита поставила рюмку, откинулась на спинку дивана.

– И… кто же заговорил тебя?

Он вздохнул.

– Сложно сказать. Я и сам до сих пор не знаю… Что ж, если ты уже пришла в себя, расскажу. – Сел возле нее, наклонился вперед, упираясь локтями в колени, задумался.

– Это было в пятьдесят шестом. Через три дня после высадки в Лос-Колорадос… Ты наверняка слышала эту историю – яхта «Гранма», восемьдесят два бойца на борту, и ужасный шторм, внезапно налетевший на нас у побережья. Франк ждал подкрепления в Сантьяго-де-Куба, нам нужно было высадиться и двигаться ему на помощь… но мы не могли. Не могли даже причалить – яхту болтало там, как жалкую щепку, и пытаться добраться до берега было бы чистым самоубийством. В итоге, когда мы все-таки высадились, люди Франка были уничтожены. Все до одного, Батиста просто раздавил их… А мы, восемьдесят два опоздавших неудачника, уже не представляли для него угрозы и должны были в скором времени отправиться вслед за Франком.

Он покачал головой, лицо исказила гримаса страдания, видно было, что воспоминания до сих пор причиняют ему боль.

– Ничего не оставалось, как разделиться на маленькие отряды и по отдельности пробираться к Сьерра-Маэстре – в горах нас не так-то просто было обнаружить, и оттуда можно было начинать революцию сначала. Эрнесто повел один отряд, я другой… через три дня псы Батисты нашли нас. Представь, – команданте прикрыл глаза, повел рукой по воздуху, словно обрисовывая видимую только ему картину, – маленькая деревня, всего два десятка домов. Люди попрятались, заперли двери, так пустынно… Солнце палит с небес, словно адский огонь. И звуки выстрелов, как похоронный марш всем надеждам.

Мы отступали, пытались прятаться за домами, но они брали нас в кольцо, и времени оставалось мало. Пуля попала мне в плечо… я чувствовал эту боль, но боль в сердце была сильнее. «Все кончено, кончено, кончено, – крутилось у меня в голове. – Ты проиграл». Я не знал, сумеет ли Эрнесто начать все сначала без меня, и не знал даже, жив ли он. Рауль был слишком молод, на него надежды не было… Мне казалось, что революция заканчивается навсегда, и от этого чувства бессилия хотелось кричать. Потом я услышал голос…