Специалистам в области теории и истории культуры хорошо известно, что о «культуре вообще» можно говорить только с позиций высокой теории. Эмпирически никакой «культуры вообще» на свете нет, а есть множество (до сих пор не подсчитанное) локальных культур разных народов, тем или иным образом формировавшихся на основании исторического социального опыта их существования в тех или иных конкретных природных и социальных условиях.

В этой связи можно определить культуру, как исторически выработанный порядок устойчивых взаимоотношений между людьми по поводу их коллективного существования в имеющихся природных и исторических условиях, а также совокупность продуктов, идей, структур и технологий, порожденных в процессе этих взаимоотношений [об этом см. также: 367]. Культура – это то, что пролегает между людьми [805], связывает их как строительный раствор кирпичи, выявляет общность их интересов и артикулирует допустимые способы удовлетворения этих интересов. Соответственно, разные этнические культуры можно трактовать как исторически возникшие разные порядки взаимоотношений.

Но по такому же признаку можно выделить и разные функциональные культуры как порядки взаимоотношений по поводу разных сторон жизнедеятельности – производства, потребления, обмена. Понятно, что это разделение условно. Реально в любой культуре присутствует все вместе, иначе она не могла бы существовать. Тем не менее, выделить разные культурные типы по преобладающей функциональной направленности можно. Именно в этом смысле мною понимается культура, выступающая как многофункциональная стратегия, обеспечивающая все актуальные стороны жизни общества, но в разных случаях обладающая разными регулятивными приоритетами по отношению к отдельным сторонам жизни.

Локальных культур с самого начала было столько, сколько народов – социально и информационно локализованных сообществ, реализующих исторически сложившийся у них порядок осуществления жизни – стратегию выживания [это обстоятельно описывается в кн.: 24]. Однако народы всегда – по крайней мере, со времени перехода на производящую форму хозяйствования в неолите – были социально неоднородными. Их социальная неоднородность еще больше усилилась с появлением такой формы политической организации, как государство, и такой формы поселения, как город, с усилением противоречий между государствами и актуализацией такого вида межгосударственных отношений, как войны, со становлением социальных иерархий с их правителями и чиновниками, с установлением разных форм хозяйственной деятельности, с развитием религий и института, их обслуживающего, и т. п. [см. об этом: 114]. Ограничимся перечисленными вехами истории социальной стратификации человечества.

Эта социальная и профессиональная, а также социально-статусная неоднородность населения, различия в местах проживания (деревня и город), различная степень зависимости от природных условий, различная степень вовлеченности в реальную событийную историю, различные цели и продукты деятельности, различные регулятивы взаимоотношений и пр. – все это привело к тому, что в рамках каждой «локальной стратегии выживания» исторически и социально сложилось три внутренние функциональные стратегии – три адаптивных способа существования. Первый – адаптация к природным условиям жизни путем разработки соответствующих устойчивых форм хозяйствования и социальной организации акторов. Второй – адаптация к историческим условиям жизни (внешним взаимодействиям и внутренним социальным коллизиям), реализуемая главным образом в режимах социального управления и в постоянном обновлении инструментария и технологий деятельности. И третий – адаптация к текущей экономической и политической конъюнктуре, осуществляемая не путем производства чего-либо, а посредством тех или иных форм и режимов актуального потребления уже имеющейся продукции [подробнее об этом см.: