– Что случилось, Ярулла-абзый? Заболел, что ли? – спрашивает председатель.

– Ничего не случилось, иншалла.

– Что же ты на работу не вышел? Горячая пора, посевная, понимаешь, а ты саботаж устраиваешь.

– Если ты намерен вести разговор в таком тоне, можешь закрыть мои ворота с другой стороны. Мне уже шестьдесят два года. Вот ключи, ищи другого кузнеца!

– Ну ладно, ладно, Ярулла-абзый, ты ведь сознательный колхозник, – начинает отступать председатель.

– Я-то сознательный, да желудок у меня несознательный, есть просит. Когда я работал у Барона, он меня три раза в день горячей пищей кормил. А тут я уже несколько дней сижу без мяса. Председатель должен знать: кузнечное дело – это не на тарантасе разъезжать, любуясь хвостом кобылы.

Последние слова задели самолюбие спесивого председателя.

– Ладно, давай ключи, не пуп земли, незаменимых нет, – отрезал он.

Несколько человек пытались работать вместо старика Яруллы, но починенные ими инструменты ломались уже через час. Возле кузницы в ожидании умелых рук накопилась груда поломанной техники.

В конце концов председатель Максум-абзый, зарезав бычка, сам лично принёс Ярулле лучшие куски мяса вместе с ключами от кузницы.

Бывало, тёплыми тихими вечерами, уставший от мальчишеских забав, я любил приходить в кузницу смотреть, как работает Ярулла-бабай. В печи пылает управляемый человеком огонь. А где огонь, там жизнь…

В последние годы старик Ярулла похудел, побледнел, осунулся, и недолго протянул, когда не осталось сил работать. Мунира-апа, привыкшая жить ради мужа, без него не нашла смысла в своём существовании и вскоре тоже покинула этот мир.

Теперь уже нет ни кузнеца, ни кузницы. Сельчане, быстро привыкшие к современной новейшей технике, не чинят, не латают старое. Поворчат на производителей и купят новое. Груда сломанных машин валяется на улице прямо под открытом небом. Так не может долго длиться. Думаю, время возрождения кузниц обязательно наступит… Кузница-то, может, и возродится. А вот такой, как старик Ярулла, добросовестный, честный, преданный своему делу, недюжинной силы кузнец-терминатор, способный в одиночку подковать лошадь, появится ли на селе снова?

Один из прекрасных ясных дней зимы. Небо светлое, чистое, как юная дева. Солнце, ещё не совсем пробудившееся для весеннего возрождения, сдержанно нежное. Полозья саней, на которых мы держим путь, весело поскрипывают, будто радуясь каждому соприкосновению со снегом. Во всём теле сладкая истома, приятная лень. В душе – покой и блаженство. Это означает, что я прилично расслабился за время каникул, и вот теперь на колхозной пегой лошади отец провожает меня, здоровенного детину, доползшего-таки до выпускного курса Казанского университета, на поезд, до железнодорожной станции Нурлат. Наш путь проходит через бывший центр Тельмановского района с ласковым названием Мамык – Пуховое. Проезжая мимо добротных, недавно выстроенных домов, отец притормозил бег лошади и показал на один из домов:

– Видишь третий дом слева?

Как можно его не увидеть?! Этот дом самый просторный, красивый, нарядный.

– Тот, у которого белый верх и жёлтый низ, что ли?

– Да, он самый. Аглям Садыков с семьёй живёт в нём.

Я никогда не страдал завистливостью, но тут что-то, похожее именно на это, шевельнулось в моей душе.

– Небось, не сам построил, купил.

Отцу, кажется, не понравились прозвучавшие в моём голосе нотки.

– Не всё ли равно, – отрезал он. – Этот человек столько добра сделал для наших сельчан, он их одел, обул, помог поверить в себя. На обратном пути проведаю их. Обязательно.

– Да, очень красивый дом, – поспешил я исправить свою оплошность.