Налево – одно из имён назовут вам негромко;
Направо же – в списки десятки других занесут.
Над жизнью поэта всегда – ожиданье конца.
Над смертью поэта всегда – дуновение славы.
Налево – признанье, портреты, венки…
А направо —
Презренье невежды и недоуменье слепца.
Ноябрь 1977
«Воображенье – суетный удел…»
Воображенье – суетный удел
Поэта, музыканта и бродяги.
Мы все тоскуем по плащу и шпаге,
Нам кажется, что все мы – не у дел.
Воображенье – время, годы, дни…
Участники печальной пантомимы,
Мы ищем то, что невообразимо…
О, Господи, спаси и сохрани!
«Две стрелы…»
Две стрелы.
Движение по кругу.
Маятник почти что невесом.
Месяц май.
Двенадцать.
Ближе к югу
Солнце.
Люди, вспомнив о своём
счастье,
поднимаются с постели,
одеваются,
куда-нибудь
тихо направляются
без цели.
Две стрелы
указывают
путь.
«Век мой! Я ли жил…»
Век мой! Я ли жил
под синим солнцем Крыма,
взглядом останавливая
облака?
Жизнь моя ни с чем
не была сравнима,
как изгиб реки,
жизнь была легка.
Лёгкою рукой
с камешками моря
капельки дождя я
собирал в горсти.
Руки целовал
смуглолицей Флоре,
при дворе дриад
будучи в чести.
Велика ли честь?
С черноморской влагой
в чаше дня смешав
чистое вино,
медлил я прочесть
книгу Карадага,
видя в глубине
золотое дно.
Золотой мой век
не имел начала,
он не знал границ,
но имел конец.
Перейдя мостки
древнего причала,
минул я твоё
устье, Ингулец.
Пантикапей! Здесь
сны мои ютились,
в письменах твоих
на листах дерев.
Велика ли честь —
явь? – когда нам снились
золотых веков
строчки – нараспев.
Где ты, певчих снов
длительная глосса?
Что осталось нам?
Лишь сердец союз.
Подмосковный лес.
Память. Знак вопроса.
Знак молчанья. Речь
полусонных муз.
Музыка! С тобой
свита Аполлона!
Сны молчат. Но ты
до сих пор живёшь
в нас. И ныне мы,
как во время оно,
истиной твоей
проверяем ложь.
В водах древних рек
время быстротечно,
вечен лишь один
Бог. Но если так,
золотой наш век
вечен, ибо вечны
музыка,
стихи,
Солнце,
Карадаг.
«Читать стихи Марины и совсем…»
Читать стихи Марины и совсем
Не думать о постывших наважденьях,
Жестокости, о суетных движеньях
Земных или же Солнечных систем.
Кому-то снится сон
О вечности времён;
Кому-то виден свет
Звезды, которой – нет;
Кому-то слышен зов
Литых колоколов,
А мне ни звёзд, ни снов не знать —
Твои стихи читать.
На очертаньях птиц уснувший взор
Остановить, полёта ожидая.
В полотна Доменико Гирландайо
Входить – как во дворец или в собор.
Кому-то падать ниц
Пред сонмом светлых лиц.
Кому-то – мерить бег
Быстротекущих рек.
Кому-то строить дом
На острове пустом,
А мне – в твоих полотнах жить,
Тебя благодарить.
Искать в картинах или же в словах,
В реальном мире действий несомненных
Тебя. Быть отражением Елены
Прекрасной в неотступных зеркалах.
Кому-то снится свет
Быстротекущих лет,
Кому-то строить мост
Над сонмом светлых звёзд,
Кому-то слышен зов
Пустынных островов,
А мне – твои лишь руки греть,
С тобою – умереть.
Декабрь 1977
Соло
Я запомнил, как кровь
Наполняла ладонь —
Это красный огонь,
Это красный огонь.
Я не помню, зачем,
Я не помню, когда
Я ушёл от тебя,
Я ушёл навсегда.
Я запомнил, что ночь
Была слишком темна,
Ночь кошмарного сна,
Ночь кровавого сна.
Я не помню ни звёзд
В небесах, ни луны,
Только свет тишины,
Только страх тишины.
Я запомнил в крови
Утопавший восход,
Это страшный исход,
Это смертный исход.
Мой конец будет прост,
Ведь от ног моих мост
Перекинут до звёзд,
А потом – на погост.
«Сотрите с лиц следы тупого грима…»
Я рос тебе чужим, отверженный народ…
Надсон
Сотрите с лиц следы тупого грима.
Пусть вам сердца изранят стрелы слов!
Отверженный народ, людьми гонимый,
Я бросил вызов тьме твоих врагов.
С огромным, но облитым кровью сердцем,
Расстрелянный, сожжённый, но живой,
Святой народ, в чьей памяти Освенцим