Упругостью поэтической формы и целеустремленностью отличаются стихи, на мой взгляд, Исая Тобольского. Они не похожи ни на стихи М. Агашиной, хотя Тобольский, участник войны, не может не писать о том же Мамаевом кургане, ни на стихи Ф. Сухова, хотя поэту не чужды философические раздумья. Приведу полностью для подтверждения своей мысли стихотворение «Мамаев курган».

Великая Печаль
Всегда проста.
Трагедия – как ночь —
Всегда безмолвна.
И тишина
Почти громоподобна,
Когда у Скорби
Сомкнуты уста.
Я был четыре года на войне.
Я знаю цену этой тишине…

Стихотворение действительно упруго, как сжатая пружина. В нем ни одного лишнего слова, чего, к сожалению, нельзя сказать, например, о его «Старике» – стихотворении растянутом, вялом. Мысль в нем верная, и образ старика как будто получился. Но боже мой! Как часто и примерно так же пишут у нас об умирающих стариках, перед которыми в последний час проходит их нелегкая, но праведная жизнь!

Зато следующее стихотворение – «Бабье лето» – изящно и по-хорошему афористично. Думаю, настоящее призвание Исая Тобольского именно в таких стихах – метких, лапидарных.

Впрочем, афористичность афористичности рознь. Иногда она лишь прикрывает мнимую значительность авторской мысли. Так, мне кажется, случилось в стихах Юрия Окунева. Горько досадовал я, читая:

Поэзия – искусство вычитания,
Избавь от фраз и научи молчанию.

До сих пор я думал, что «поэзия – вся! – езда в незнаемое», «добыча радия». И вдруг она – «искусство вычитания».

Не увидел я, признаться, ничего общего между поэзией и вот такими строчками из того же стихотворения Ю. Окунева:

Слова мне дай, словесность отними,
Чтоб так же, как деревья пред людьми. (?)

Это и надуманно, и непоэтично, и просто не по-русски сказано. Но ради чего такая туманная многозначительность? Ответ – в двух последних строчках стихотворения:

Ты обошлась без слов. И в этот миг
Молчанья твоего я ученик.

Тем поучительнее опыт тех волжских поэтов, которые менее всего озабочены стремлением поразить читателей каким-либо сногсшибательным трюком или замысловатой метафорой. Я имею здесь в виду прежде всего таких поэтов, как Николай Благов и Юрий Адрианов, а также – Иван Малохаткин и Василий Макеев.

С Юрием Адриановым мы были в одном семинаре на IV Всесоюзном совещании молодых писателей. Уже тогда руководители и участники семинара единодушно отметили доброе поэтическое начало в его стихах. Чувствовалось, что поэт трогательно дорожит каждой каплей наших национальных ценностей, вдумчиво относится к отечественной истории, искренне любит людей и природу Волги. Это подтвердили и последующие сборники.

Вот почему как должное воспринимается признание поэта в стихотворении «Притоки», открывающем цикл его стихов в «Дне волжской поэзии»:

Я приток твой, Волга!
И ночами
Я лежу в траве среди лугов.
Я – приток,
Я— малое начало
Волн твоих, и снов, и облаков.
Я из тихих маленьких притоков,
А иные бились горячо.
Есть притоки – пушкинские строки,
Есть крутые – словно Пугачев.
Волга льется, мудрая, как Ленин,
Плесы распахнув на три версты.
Надо мной плывут лесные тени
И небес натянуты холсты.

Юрию Адрианову, художнику по образованию и дарованию, присуща строгая живопись словом, близкая к живописи волжских ложкарей и палешан,– многоцветная, красочная, радостная. Вдумчивое обращение к истории, фольклору, к Волге помогает ему создавать такие стихи и поэмы, которые глубоко волнуют душу.

И снова приходится напомнить мудрые слова А. С. Пушкина: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие».

К чести большинства волжских поэтов следует отметить, что они дорожат «славою своих предков», гордятся современниками, и каждый в меру сил правдиво и ярко запечатлевает их в поэтических образах, будь то слава древнерусская («Илья Муромец» Ф. Сухова), подвиг простой русской женщины (А. Дементьев «Баллада о матери»), слава солдат Отечественной войны («Ветераны» В. Жукова) или спортивная доблесть прославленного вратаря Хомича («Вратари» Василия Шабанова).