Иль рядом проходивший параллельно,

Едва приметный… Иль грядущий?

Другая жизнь, совсем, совсем другая.

Высокое небо обнял шелковистый туман.

Хрустальная тишь – и недвижность, и непобедимость цветенья.

И шёпот и шорох: «А будет зима? – Что? – А будет зима? —

А что это, новое чьё-нибудь изобретенье?

Порой за окном слышишь – истинно: град или смерч!

Бушует Кавказ! Нет, шалит, как дитя, за окошком…

Тепло, так тепло и собакам, и людям, и кошкам.

И шёпот и шорох: « А будет ли смерть? – Что? – А будет ли смерть?»

Куда торопится проворный

Огонь, считает дни мои…

С такою скоростью огромной

И с ядовитостью змеи,

Что новое метнуть полешко

Своих идей лишь поспевай.

И средь углей его не мешкай.

И ни о чём не вспоминай.

Так пыхнет дымом, жаром тленья!..

Ну, что тот ветхий огонёк,

В тебе живущий от рожденья —

Неосторожный мотылёк.

И южная ночь повторила за северной:

Земля – одиноких, и дух – одиночества

Развеянный, семенем всюду рассеянный,

И это уже никогда не закончится.

Как сдачу сгребла: «Вот и время хорошее

Покою во всём». И, смешно-суетливое,

Как все заблужденья, проносится прошлое,

И – хоть колокольчик бы звякнул тоскливо.

Усталость безмерная. Впору веков мне

Отсчитывать вехи. Как будто указом

Высоким вменили веков этих кровные

Дела разрешать до кровавого мяса.

Как сдачу сгребла, это время хорошее

Покоя во всём отступившего прошлого.

Расхристанной юродивой бежала

По улицам гонимая луна.

Толпа её с безумием смешала —

Грозила камнем, выла и гнала.

Бесстрашная, смеялась над слепцами

И в степь звала – победный глаз горел

В потёмках лохм и цепь бряцала —

Клуб пыли и толпы за ней пыхтел.

Урчал, как зверь, порыв азартной гонки!

И всё ж издох. Всё стихло за спиной.

Открылась степь с мохнатою каёмкой.

Горела даль за чёрною сосной.

А дальше – высь без грома и разлада,

Огромность чрева, спящее родство,

Откуда выпало – неужто для расплаты? —

Птенца слепого человечье естество.

И плюхнулось сюда, где долгие дороги

В одну великую навеки сведены!

Здесь будем, всяк душой своей убогой,

Рыдать и каяться – и будем прощены.

Сюда спешит она за тихим подаяньем,

На эту паперть двойственной судьбы —

И так стоит… до кроткого сиянья —

(и знак всегда ей был) —

До первого луча, что вспыхнет и взовьётся,

И аж забудется в коротком полусне…

И вновь идёт т у д а, приняв юродство,

Разбить фонарь, кичащийся над ней.

Жизнь исходит – и ставит вехи,

За которые не перейти.

И терпенья глухие доспехи —

Это всё, что успел ты спасти.

И глядишь на просторы минувших,

В лёгкой дымке оставленных дней —

Лишь они и видны – затонувших —

Мачты славных твоих кораблей.

Мне кажется, время моё прошло.

Давно уже, целый век назад.

И что понадобиться могло

Мне, призраку,