И до сих пор органы правопорядка продолжают избавляться от нарушителей законов, пересылая их из одних областей в другие.

Вот это и есть коммунистическая общность в действии. О вреде таких отношений никому не позволено говорить, а пора…

1931 год прошел для меня в бестолковом бродяжничестве. Возобновить учебу было невозможно. Дом разорен властью. Неминуема высылка семьи на Печору.

Этот маршрут был уже освоен. Комитеты бедноты с нерусскими комиссарами указывали, кого брать на высылку. И мужиков брали. Кое-кто сбегал тайно, бросив дом и скот.

В нашей семье остались четверо. Отец, мама, я и младший брат. Жить негде. Все продано властью с торгов в уплату бесконечных налогов. Моя сестра Фаина, бывшая замужем, взяла больную мать к себе. А мы все разлетелись по свету, кто куда. У меня был большой навык ездить «зайцем», и я оказался в Сибири, в Новосибирске.

1932 год. Лозунги и призывы к индустриализации страны. Шум вокруг новых промышленных предприятий, голод и обилие работы за продуктовую карточку, а не за зарплату. Платили удивительно мало.

Очень сильная миграция людей из Европейской России на Восток. Гонимые голодом, люди бежали в Сибирь. А там не было для них жилья. Выход нашелся. Как встревоженные степные суслики, люди рыли норы и уходили в землю. Эти колодцы-дома имели свои номера, названия улиц, кварталов.

Адрес выглядел так: город Новосибирск, соцгород № 3, улица, дом, жилец. Представьте, каковы в этих землянках были условия, если в Сибири грунты промерзают на полтора метра, а обычная температура зимой – минус 30 градусов.

Благодаря героическому труду были созданы дороги, шахты, заводы и рудники, а потом и новые города.

И я объявился в числе тех строителей индустрии, но, желая порвать со своим «кулацким» прошлым, придумал себе другое имя, отчество и фамилию. Это впоследствии не раз осложняло мне жизнь.

Работу на строительстве города Новосибирска мне удалось через полгода сменить на учебу в профессиональной школе крупного машиностроительного завода в левобережной части города, Кривощекове. Я имел жилье в общежитии, скудный постоянный паек, коммунальные услуги – все, о чем я только мог мечтать в то время.

Этот период моего взросления не был легким и комфортным. Постоянное ощущение голода, скудная одежда, отсутствие опыта и дозора близкого человека осложняли мою жизнь. Но я рад был тому, что имел. Мне нельзя было забывать, что я человек низшего социального качества. Не мог я расслабляться и в учебе. Все сверстники имели семилетнее и восьмилетнее образование, у меня 4-классное, но я был упрям и зол в учебе.

Есть основания отметить различие психики юношей моей молодости, заряженных на преодоление, обретение места в жизни, готовых терпеть и работать, и молодежи нынешней, ориентированной на потребительство, постоянный отдых, расслабленность, кислый скепсис и гипертрофированный эгоцентризм.

С такого состояния начинается неотвратимая утрата радости жизни. И другого быть не может. Не опоздать бы это усвоить. Дебильный кайф вряд ли есть прогресс. Не уставшему и отдых не удовольствие, а маята. Педагог Жан Руссо говорил: «Если вы хотите сделать человека несчастным, дайте ему в детстве все».

Вспоминается многое. Наш рукописный журнал в училище, выходивший не раз в году. Наша увлеченность танцевальными вечерами, переполненным катком, увлеченность авиацией, спортом, наукой, профессией.

Сейчас молодежь стремится отдыхать, еще не устав. Мы об отдыхе не думали. Было некогда и голодно. Четыре года, прожитые в Сибири, не были жизнью размеренной, спокойной. Был задан такой революционно-авантюрный ритм жизни, в котором все должны были выложиться полностью. И еще больше за счет своего здоровья, обнищания и потогонной системы. Девизом всей жизни стало: «Даешь!». О цене не говорили. Даешь Турксиб, даешь Кузбас, даешь Магнитку, даешь хлеб, даешь… Возьмите подшивку любой газеты времен первых пятилеток, там все об этом.