– Понимаешь, – рассказывал Леша, – хватанул спозаранку кружку портвейна и привет.

– Леш, – говорю я, – так может в нашем возрасте портвейн-то кружками уж не стоит употреблять.

– Так неохота же с молодостью-то расставаться!

И сколько же искренности и душевной боли было в словах наивного работяги.

И вот сейчас, не призывая никого, конечно, пить кружками портвейн, да еще перед работой, я все же хочу сказать: сколько же задора, интереса к жизни было у нашего поколения. Сколько было его и у меня. Каждая встреча с человеком, о котором приходилось мне писать или не писать, будоражила меня, разжигала любопытство, желание неоднобоко глянуть на человека. В итоге выходили из под пера, хоть идеологически партийно-заточенные материалы, но жизненные и живые, поскольку каждый был частицей моего самовыражения.

С университетским дипломом, в коем значилась запись, что квалифицирован я как литературный работник, оказался я летом у дверей калужского обкома партии. И надо же, не дойдя до кабинета, где располагалось отделение по печати, встретил давнего знакомого по поэтическим семинарам, когда я работал в Обнинске, писателя Михаила Кузькина, в данное время возглавлявшего районную медынскую газету «Заря». Узнав, что да как, Михаил тут же предложил мне работать у него зав. отделом сельского хозяйства. Я не раздумывая согласился.

Признаюсь, что до приезда в Калугу я заглядывал в только что созданный Угодско-Заводской район (впоследствии переименованный в Жуковский – здесь в деревне Стрелковка родился маршал Победы Георгий Константинович), беседовал с секретарем райкома Ивушкиным на счет работы в их тоже только что создаваемой газете.

Ознакомившись с биографией моей, узнав, что работал когда-то я в Обнинске – это двадцать километров от Угодского завода, Ивушкин здраво решил, что стоит перед ним кадр ненадежный, которого, как волка, сколько не корми, от леса, то бишь от Обнинска, не убережешь. В приеме мне было отказано без обиняков.

Лет через пять, кажется, я, работая уже в «Сельской жизни», оказался в день выборов в Верховный Совет СССР в Угодско-Заводском районе. Ивушкин к тому времени «дошел» до первого секретаря РК, встречал меня, столичного журналиста, по первому классу, но, прощаясь, не утерпел, сказал все-таки: «Обижаешься на меня, что не принял на работу? Брось. Все делается, как видишь, к лучшему».

Конечно, на Ивушкина я не обижался, а вот на Василия Либерова – секретаря Галического РК из родной мне Костромской области, дулся. Во время отпуска решил я проведать старых товарищей по Костромской дистанции связи. Их летучка стояла тогда на станции Востошма в семи километрах от Галича. Конечно, гульнули с ребятами, решили сгонять и в Галич. Сели на дрезину, поехали. А навстречу товарняк, вынырнул, как из туннеля, из-за крутого поворота. Мы с дрезины – под откос, дрезина, смятая товарняком, тоже. Рядом шоссейка. Я выбегаю, чтобы остановить попутную. И, нарочно не придумаешь, мчит «газик», как оказалось, ехал в нем первый секретарь РК КПСС Либеров. Остановился, дверцу открыл, я влезаю, «газик» дает газу и доставляет меня в Галический райотдел милиции, где я провожу за решеткой ночь. На утро, даже не оштрафованный, был отпущен. Пошел в райком: извинюсь, думаю, перед первым на всякий случай. Либеров принять меня не захотел. Мало того, написал бумагу о недостойном поведении журналиста (кто я таков ему сказали милиционеры) в Медынский РК КПСС Калужской области.

Помню, когда я вернулся из отпуска и пришел в редакцию, Кузькин, глянув на меня исподлобья, сурово пробасил: «А-а-а, вернулся Стенька Разин!».