и вслед затем:
(Калмычке).
В 1819 и в 1832 гг. он одинаково называет забвенье «сладким»:
(Руслан и Людмила, V)
(Отрывок. 1832 г.)
Как уже сказано, с термином «забыться душой» однозначен у Пушкина термин «уснуть душой»; например:
(Уныние)
(Желание)
(Онегин. IV, 11)
Заснуть душой – замкнуться от мира, стать слепым и глухим вовне; так, о бедном рыцаре Пушкин говорит:
Мы увидим дальше, что порою Пушкин в тех же строках без различия перемежает оба термина: «забыться» и «заснуть», «забвенье» и «сон».
Как же живет дух в минуты этой блаженной отрешенности? По свидетельству Пушкина, дух живет тогда своим собственным содержанием. И тут у Пушкина намечается двоякий опыт: по его мысли, иногда посторонний толчок погружает душу в забвение, и она начинает жить сама в себе; иногда же нечто, возникшее в ней самой, внезапно вырывает ее из явного бытия и на некоторое время наполняет ее своим цветением, так что никакому внешнему восприятию уже нет доступа в нее; то есть известное интимное переживание души является либо только содержанием «сна», либо вместе и причиной «забвения», и содержанием «сна».
Таковы прежде всего воспоминания, то есть те внешние восприятия, те чувства и мысли, причиненные извне, которые к моменту отрешения уже ассимилированы духом и сделались его личным достоянием. Эта связь «забвения» с воспоминанием носит у Пушкина почти характер закономерности. Так он говорит о Людмиле:
(Руслан и Людмила, IV)
(Кавказский Пленник)
(Воспоминания в Царском Селе)[47]
(Онегин. VII, 3)
(Домик в Коломне)
В черновом наброске «Давно ли тайными судьбами» есть такие строки:
эти строки тут же переделаны так:
В последней песне «Онегина» Пушкин рассказывает о своем герое:
(Онегин. VIII, 37).
Даже в полном и окончательном отрешении души от внешней действительности еще сохраняется, по мысли Пушкина, воспоминание, – последняя тончайная связь души с миром. Отшельник в «Руслане и Людмиле» говорит о себе: