Стихал в палатках шум. Лишь капли
на печку падали, шипя.
Трещал кедрач, темнела ночь…
А парень тот, из-под Ростова,
ругал привычно долгий дождь
и восхищался травостоем.
1974
Письма
Он ей писал два года
с далёких берегов,
где ни села, ни города –
застава средь снегов.
Где в службе пограничной
под вьюги завытьё
являлись жизнью личной
лишь письма от неё.
Над бухтой, что подковой
надолго вмерзла в лёд,
как голубок почтовый,
кружился вертолёт!..
Она писала мало,
боясь настырной быть,
но всё же обещала
дождаться да любить…
А он писал почаще –
разлука нелегка!
На будущее счастье
неловко намекал.
В календаре карманном
зачёркивал деньки…
…Шли письма и от мамы –
тетрадные листки.
Он их читал, конечно,
и отвечал всегда.
но, перед ней не грешен,
не те он письма ждал…
Когда же издалече –
начищенный, лихой! –
к любимой в зимний вечер
он прилетел,
то встреча
была совсем не той…
Он шёл домой средь говора,
через огни и смех,
клочками писем порванных
летел навстречу снег.
Не дал он телеграмму.
Вот дом.
И свет горит.
Письмо писала мама…
Расплакалась навзрыд.
1974
«Апрельский черный снег…»
Апрельский черный снег.
По грудь в снегу берёзки.
Вороны. Пар от рек.
Домишек вид неброский.
Пятнистые холмы,
размытые дороги.
У нас промокли ноги,
но всё ж смеемся мы!
Весна, теплынь, мечта!
Пора и нам погреться.
Пусть, как ледник с хребта,
зима сползает с сердца!
На тёплый свет проникли
упрямые ростки,
упругие травинки –
зелёные клинки!
Дымит далёкий кратер,
на весь он виден край.
Звучит – и очень кстати! –
команда «Запевай!..»
Шагает рота в ногу,
крошит размякший лёд.
И песня – про дорогу
и что девчонка ждёт.
И я,
как тёплый дождик,
глотками пью весну,
крючок, кадык истёрший,
невольно отстегнув!..
1974
Прощание с Камчаткой
Капитану А. Ф. Аксёнову
На прощанье – чарку…
Весь в снегу причал.
Дальняя Камчатка,
близкая, прощай.
Край сырого неба,
берег – рыбака,
голубого снега,
чёрного песка.
Край ветров колючих
средь болот, камней…
И деньков горючих,
и хороших дней.
Сняли автоматы,
едем из полка.
Всё, что нам дала ты,
не понять пока.
Мне теперь от сизых
сопок и морей
через всю Россию –
к реченьке моей.
Месяц – жёлтой рыбой,
льёт свою печаль…
И за всё – спасибо.
И теперь – прощай.
1974
Семнадцать лет
За ландышами!..
Мимо теплоходов
на катерке
в зелёный дым леска –
летим!..
Свисая за борт в воду,
упругость Волги пробует рука.
В кино мы познакомились вчера.
В твоих ладонях три тюльпана никнут.
Мы молоды!
Мы вымокли до нитки
от брызг весенней Волги.
И ура!
Ещё немного, и в проран свернём,
в проран Любви –
названье это лучше,
хоть рыбаки его назвали Щучьим, –
и тоже верно: каждому своё…
В воде по пояс мокнут дерева,
они разбухли от апрельских соков!
Потоками оттаявшего солнца
затоплены в окрестье острова!
А вот и берег.
Прыгаем в песок.
На цепь сажаю катерок вертлявый.
А ты – в моей куртёшечке линялой –
бежишь, смеёшься, прячешься в лесок…
Не отыскать твоих следов в траве.
Свежо душе от ветра в голове!..
1974
Электричка
Татьяне Батуриной
Момент прощания с тоской.
Вновь по утрам моим привычно
зелёной шумною строкой
в стихи влетает электричка!
Прощай, прокуренная грусть
ночных часов в кухнёшке тесной.
Неси, строка моя и песня,
колёс упругих стук и груз.
Дождём, в окно влетевшим, пахнет
и краской от газеты «Труд».
А в тамбуре смеются парни,
девчонок под руки берут.
И, душу мне тряхнув покрепче,
загрохотав и засверкав,
вдруг налетит составом встречным
необходимая строка!
А на платформе «Заводской»
из электрички – выселенье.
Момент прощания с тоской,
рождения стихотворенья.
Тверда платформа, сыровата.
Стук каблуков. Гудка басок.
И, от дождя чуть синеваты,
впадают
рельсы
в горизонт.
1975
Голуби в цехе
Ивану Саране
Чумазые, живут на верхотуре,
слетая вниз за кормом в перерыв,