– Мы всегда будем рады Вам, – сказал один из старейшин. – И если Вы пожелаете жить на острове, Вас будут чтить здесь как самого знатного господина.

– Вот уже сорок лет, – добавил другой, – самый роскошный дом на острове пустует в ожидании своего хозяина, и верные слуги Вашего отца содержат его в чистоте и порядке.

Один за другим господа поклонились ему и вышли. Отец Иннокентий задержался в дверях, перекрестил его и сказал:

– Желаю Вам, Павел Фёдорович, скорее поправиться, помириться с Вашей матушкой, получить деньги и возвращаться к нам со свежими новостями.

Павел Терентьев пробыл на Рейзене ещё неделю. Костромины трогательно заботились о нём. Вероника стала местной звездой и вынуждена была по сто раз на дню пересказывать всем историю его спасения. Едва ли не каждый житель острова успел заглянуть в отведённую Паше комнату, дабы воочию лицезреть наследника Белогорских – фон Рейзенов. Островные девушки, одна другой краше, щеголяли перед ним в лучших нарядах, ибо каждый на острове мечтал выдать за него свою дочь. Он успел вволю нагуляться по Рейзену, посетить службу в островном храме, послушать концерт из сочинений рейзенских композиторов.

Наконец островной врач после очередного осмотра дал разрешение отправиться на материк. Пашу тщательно подготовили к путешествию: одели так, чтобы он не мёрз по ночам и сучья были ему не страшны, обули в специальные сапоги для удобства передвижения по тайге, помазали снадобьем от мошкары, дали нож для рубки веток и ружьё для защиты от медведей, палатку и тёплое одеяло для комфортного ночлега, много еды и воды. А заодно положили в его увесистый рюкзак несколько ценных золотых украшений, чтобы у него были средства на дорогу до дома. Он должен был торопиться, чтобы до первых заморозков успеть добраться до цивилизации.

Костромин-отец переправил его на тот берег и показал, где спрятана лодка, чтобы он смог вернуться. Было уже начало октября, когда он достиг Туры. Уже оттуда позвонил домой матери и сообщил ей, что жив и здоров. Заодно попросил её выслать по почте его паспорт на адрес красноярской гостиницы. Паспорта пришлось ждать несколько дней, но он всё же сэкономил немало времени, ибо смог на самолёте добраться из Красноярска в Ленинград, который уже назывался Санкт-Петербургом.

Дома он оказался ранним утром. Мать бросилась обнимать его и обливать слезами. Она умоляла простить её – он умолял простить его. Лишь теперь он понял, как она дорога ему, невзирая на все обиды и противоречия.

Однако Паша не мог долго оставаться с ней. Вечером он уже выехал в Москву. Решил всё-таки начать учёбу, пусть и с небольшим опозданием. В Главном корпусе так и не заселился, ибо рейзенского золота хватило, чтобы снять однокомнатную квартиру в столице.

В январе 1992 года, после первой успешной сессии, он вылетел в Цюрих. Разыскать родственников было делом нелёгким. В Цюрихском университете преподавал известный русский профессор, чьи родители были среди пассажиров «философского парохода». Его семья наверняка должна была поддерживать связи с другими эмигрантскими семьями. Паша рассказал ему свою историю, и тот свёл его с представителем одной знатной русской фамилии, который, в свою очередь, познакомил Пашу со своим дедом. Старику было больше ста лет. Он лично знал Николая II и был одним из немногих оставшихся живых свидетелей тех событий. Он почти ничего не слышал и едва мог говорить, однако помнил, где живут Белогорские.

Это были внуки двоюродного брата Пашиного деда. Они жили под другой фамилией, но старые друзья знали, кто они на самом деле. После официального объявления о распаде СССР они ждали, что кто-то из Белогорских явится за деньгами, и были готовы к этому. Оказалось, они не только свято чтили обет, данный их дедом князю Дмитрию, но даже пустили деньги в оборот и приумножили его состояние. Старейшины острова, как выяснилось, сильно недооценили масштаб этого состояния: на том самом счету в швейцарском банке хранилось около восьмидесяти миллионов швейцарских франков!