1985
«Я сижу на своих поминках…»
Я сижу на своих поминках,
И не лезет закуска в рот.
Вот жена моя в черной косынке,
Вот Алеша и Ваня – вот.
А народу-то набежало
(Хоть не принято говорить…).
Ешьте, пейте – вина не жалко.
Раз собрались, так будем пить.
Тамада – или кто он? – старший
Произносит печальную речь,
Что не стало меж нами Саши… —
И гора, между прочим, с плеч!
Опрокинули пару стопок —
И печаль разом – шмыг за дверь.
Затевает уж песню кто-то,
Кто-то лезет уже к вдове.
Утешает. А сам меж делом,
Норовит – посильней прижать…
Это все меня так задело —
Передумалось умирать!
И, не знаю, на радость или
На потеху толпе хмельной
Я поднялся, живой и в силе,
И уселся рядом с женой!
Крепко, в губы, – не целовался
Так никто еще на миру!
Коль не умер, когда собрался,
Я до смерти теперь не умру.
1988
«Кто одиночеством храним…»
Кто одиночеством храним
И впрок потерями испытан
В любви, не отягченной бытом,
Но порожденной все же им —
Тот знает: праздники нечасты,
Как всплески звездного весла,
Которым ночь гребла и к счастью
Или к несчастью нас несла,
Презрев и знанье, и незнанье
Всех прошлых и иных веков…
И было тишины звучанье,
Как предвкушение стихов.
И этот миг соединим
Казался в лунности разлитой
С любовью, порожденной бытом,
Но не отягощенной им.
1994
«Ко мне – нельзя…»
Ко мне – нельзя.
К тебе – нельзя.
Ни в тот, ни в этот дом – не вхожи,
Мы – бесприютней всех прохожих,
Что мимо нас сейчас скользят.
Мы – бесприютней сквозняков,
Что переулки повенчали…
Удел свободных от оков,
Все ж не свободен от печали.
И оттого в душе сквозят
Обиды, нашу жизнь итожа:
Мы никуда с тобой не вхожи.
К тебе – нельзя.
Ко мне – нельзя.
1991
«Лягушки квакают к дождю…»
Лягушки квакают к дождю…
Шел дождь в Кусково.
А дальше слова не найду,
Чтоб к месту слово.
А дальше: зонт, аллея лип,
Кусты акаций…
Я так душой к тебе прилип,
Что не расстаться.
Но расстаемся на века
С тобой у грота.
С лягушечьего языка
Нет перевода.
И нам никто не объяснит,
Не даст совета,
Как друг без друга дальше жить
С любовью этой?
…Я от тоски с ума сойду,
Припомнив снова:
Лягушки квакали в пруду,
Был дождь в Кусково.
1994
После дождя
Пили сладкое вино,
Целовались горько.
Только звезды нам в окно
И кричали: «Горько!»
После буйного дождя
Тишь к земле прибита.
И что можно, что нельзя —
Нами позабыто.
И не страшно ни черта,
И жалеть не надо,
Что впервые два зонта
Наши сохнут рядом.
1994
«Ночь изменит наши лица…»
Ночь изменит наши лица
И усилит глаз свеченье.
Как форели,
будут биться
Под рукой твои колени.
Делим трепет с поцелуем,
Пьем и пьем
луны струенье,
Позабыв, что неминуем
Полусумрак пробужденья.
Притаившись рядом где-то,
Он, одетый в голубое,
Бросит вдруг
клинок рассвета
Между мною и тобою.
1991
«Прошлепал ангел…»
Прошлепал ангел
По душе
Босыми пятками.
Не будем прятаться
Уже,
Шут с ними, с прятками.
Идем по звездам —
Босиком,
Как в час рождения.
И все друг другу —
Прямиком,
Без снисхождения.
Мы все друг другу,
Надо же,
Чтоб все – по полочкам…
Прошлепал ангел
По душе,
Как мы по полночи.
1994
Галатея
Зачем же бился так Пигмалион
Над сотвореньем образа любимой?
Чтоб ожила она…
И тут же – он
Сам стал в руках ее
Послушной
глиной.
1994
Песенка менестреля
Была герцогиня прекрасна,
Как утро, как древних богиня.
Влюбляться в такую опасно,
Но паж обожал герцогиню.
Вассал остается вассалом.
Смири, неуемный, гордыню!
Вкруг замка пастушек немало…
Но паж обожал герцогиню.
Слыл герцог воителем смелым —
Жену свою путал с чужими…
Но это лишь герцога дело,
А паж обожал герцогиню.
Жила герцогиня не строго:
Вовсю флиртовала с другими.
Пусть в песенке смысла немного,
Но паж обожал герцогиню.
1994
Восточные мотивы
По восточным традициям —
тысячу прав
Я, как ветер с востока, в подарок принес,