– Ой, честное слово, дуло какое-то, – говорит бабушка, – дуло.

Мы с Вовкой встаем, изо всех сил помогая друг другу, и выходим на площадку. Не хватает, чтобы весь вагон на нас внимание обращал.

– У них что-то в штанинах, совершенно верно, – замечает один пассажир, – смотрите, как они идут, какая у них подозрительная походка.

– Вы у них верно дуло видели? – спрашивает тот дядька. – Что за дуло?

– Ай, я не знаю, – говорит старушка, – может, мне показалось, какое мне дело. Больно мне ваше дуло нужно.

Понемногу в вагоне успокоились. Не надо нам было садиться, стояли бы на площадке, никто бы не заметил.

Сошли с электрички.

Идти дальше так невозможно. Купили сегодняшние газеты, завернули автомат и карабин. По одному карабину в штанинах оставили.

Попрощался с Вовкой.

Возле дома стоял Ливерпуль.

– Откуда плетешься? – спрашивает.

– Вы теперь без повязки ходите? – спрашиваю. – Брату моему отдали, а как дежурить ходите?

– Тьфу, – говорит, – твоя повязка, будто я без нее дежурить не могу. Без повязки я могу дежурить, а вот повязка без меня не может. Мальчонке будет радость. Отстань ты со своей повязкой.

Я уйти хотел, а он меня остановил:

– Постой, постой, чего это у тебя в штанах?

– Ничего там нет, отпустите.

– Эге… в штаны чего-то спрятал, а ну-ка, ну-ка, подойди, небось стянул чего?

Я бы от него вырвался и убежал, если бы в штанине у меня не карабин.

Он похлопал меня по ноге своей палкой и удивился:

– Чего это там у тебя звучит? Отвечай, что это у тебя в ноге звучит?

– Ничего, – говорю, – не звучит.

– А в руках у тебя покажи.

Ну и влип. Как быть? Обидно. Возле самого дома попался…

– Зайдемте, – говорю, – в парадное, здесь неудобно, чтоб другие не видели. А то скандал будет.

Пошли с ним в парадное. Я ему и сознался.

– Автомат у меня, – говорю, – в газете. Немецкий пистолет-пулемет.

Он как разозлится:

– Ты мне брось шутить! Я тебе не мальчик! Я тебе дед, а ты мне внук, да я таких внуков иметь не хочу, пошел вон! Нет, погоди, показывай!

Я развернул газеты, отошел, газеты бросил, направил на него автомат и как заору:

– Руки вверх!

– Тьфу ты! – говорит Ливерпуль и поднимает руки. – А ну, покажь!

Неужели, думаю, отнимет, попрошу, может, не отнимет, внутри ведь автомат пустой, одна болванка.

А он повертел его в руках, понюхал, вернул мне.

– Тьфу, гадость. Фашистом пахнет. Где ты его достал?

– На свалке.

– А в брюках что?

– Карабин.

– Ну и катись, – говорит, – со своим дрянным фашистским ржавым обломком на все четыре стороны.

Я поднял с полу газеты. Аккуратно свернул их. И стал подниматься по лестнице, подтягивая ногу с карабином. А он смотрел мне вслед.

– Ну и шутник, – сказал он.

– Не шутник я, дядя Ливер, – сказал я, – вот научусь стрелять, устроим мы вместе с Вовкой неприступную оборону, тогда увидите вы, дядя Ливер, как меня шутником называть.

Каждый раз Вовка заходит за мной перед школой. Но сначала интересуется патронами. Поди их достань, отечественные патроны! В классе с Вовкой нас рассадили, и теперь я сижу с Толиком. Но как прозвенит звонок, мы сейчас же друг к другу и о патронах начинаем. «Вашей дружбе, – сказал учитель, – можно позавидовать, но о вашей дисциплине можно пожалеть». Пожалел бы нас Пал Палыч, достал бы нам патроны…

Опоздали с Вовкой в класс, стоим за дверью и проблему патронов обсуждаем. Фронт близко, а мы без патронов. Лучше в класс не пойдем в таком случае, мало ли может быть в военное время уважительных причин. Домой Вовке нельзя, бабушка изведет, а ко мне можно. Карабины проверим, на каски полюбуемся. Недавно их со свалки привезли, с орлами, с фашистскими знаками.