Однажды я заслужила нагоняй от мамы, которая заметила мой выпачканный передничек и уличила нас в похищении компота из кладовой. Ричард нагло отрицал все, широко раскрыв для убедительности глаза, я же призналась сразу в похищении не только этого компота, но еще и банки джема, пропажа которой не была обнаружена.

Ричард ничего не сказал, когда мы покидали мамину гостиную, уставив глаза в пол и виновато шаркая ногами. Он не говорил ничего весь день. И только к вечеру, когда мы играли у реки и он шлепал босиком по воде, он вдруг остановился и поманил меня.

– Тише, смотри, там гнездо зимородка, – показал он куда-то, но когда я подошла и встала, подобрав юбки, рядом с ним, то ничего не увидела.

Тут он схватил меня за руки и, крепко сжав их, держал так, чтобы я не могла вырваться. Его улыбка в то же мгновение превратилась в злую гримасу, и он прошипел:

– В этой реке водятся водяные змеи, Джулия, и они сейчас плывут сюда, чтобы укусить тебя.

Больше ему ничего не нужно было говорить. Сразу же рябь на воде показалась мне волнами, расходящимися от их коричневых широких голов, а прикосновение водорослей к лодыжке – их скользкими телами. И пока я не разрыдалась от страха, а мои запястья не стали красными от хватки Ричарда, маленький тиран не отпускал меня.

Но при виде моих слез его гнев сразу улетучился, и он простил меня. Он вынул платок из кармана и вытер мне глаза. Он обнял меня и стал утешать, называя всякими уменьшительными именами. А затем он запел и стал петь мне все любимые мои песни, пока не устал.

Когда мы вернулись домой в золотых летних сумерках долгого дня и мама всплеснула руками при виде моего испачканного платья, грязных волос и мокрых башмаков, я сказала ей, что упала в реку, и выслушала ее упреки без малейшего слова жалобы. За это я была вознаграждена. Попозже, когда мама сидела одна в гостиной, Ричард пришел ко мне в спальню с полными руками всяких сладостей, частью выпрошенных им, частью стащенных у миссис Гау, нашей кухарки. И, усевшись рядом, он стал совать мне в рот все самые лучшие, самые сладкие из своих трофеев.

– Я так люблю, когда ты хорошая, Джулия, – сказал он, поднося к моим губам засахаренную вишню, за которой я поворачивала голову, как комнатная собачонка.

– Нет, – сказала я грустно, выплевывая косточку в его грязную ладошку. – Нет, ты любишь, когда я плохая. Врать маме совсем не хорошо, но если бы я рассказала ей, что ты пугал меня водяными змеями, она бы велела выпороть тебя.

В ответ на это Ричард беззаботно расхохотался, будто он был не на год моложе, а на несколько лет старше.

– Ш-ш-ш, – прошептала я, услышав мамины шаги в гостиной.

Он быстро сгреб остатки нашего пиршества и выскользнул из комнаты. Мама шла медленно-медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, словно она очень устала. Когда скрипнула дверь в мою комнату, я поплотнее зажмурила глаза, но обмануть ее мне никогда не удавалось.

– Ах, Джулия, – любяще пожурила она меня, – если ты не будешь засыпать вовремя, ты будешь плохо расти.

Я быстро села в кровати и протянула к ней руки. От нее всегда так чудесно пахло лилиями и чистотой. Ее волосы стали тусклыми от седины, а вокруг глаз пролегли морщинки. Денежные заботы рано состарили ее, но она нежно улыбалась мне, и любовь делала ее лицо прекрасным. Она носила старые поношенные платья с заштопанными воротничками, но походка и запах мамы говорили о том, что она леди с головы до пят. Я вздохнула от восторга и обняла ее покрепче.

– Ты писала письмо дяде Джону? – спросила я, когда она поправила и подоткнула поплотнее мое одеяло.