Ого!

– Одно слово? И всё?

– Нет. Ещё будет соответствующая процедура, которую мы не сможем завершить без вашего согласия.

Вот заладил! Однако, тут уже серой начинало попахивать.

– Скажите, Ульви… Защищая, я… буду должен убивать?

– Нет. Мы никого не убиваем, и как можем, не позволяем никому этого делать. Буду откровенен с вами: это…м-м-м… крайне нерационально и создаёт значительные неудобства для всех.

– Последний вопрос, Ульви. Вы… э-э-э… ещё человек?

– Да, Грегори. К сожалению, да.

К сожалению… Иди, Ульви, иди. Посмотрим, что за материалы ты мне оставил.

…Ульви замолчал и принялся смотреть на Макса: небрежно, лениво, в уголках рта таилась усмешка. Его собеседнику, однако, было не до этих тонкостей физиогномики.

– Так вы говорите… – голос звучал неуверенно и обращён был скорее вовнутрь, к своим страхам, – что мы с Беллой образовали пару… настоящую пару, и произошло это отнюдь не случайно. И всё шло хорошо, пока…

Макс запнулся.

– Да, – закончил за него Ульви. – Пока ситуация не вышла из-под контроля. Пара Натали и Алекс оказалась …э… неуправляемой.

– Но… почему?

– В ходе эксперимента такое случается.

– Эксперимента… – Макс поёжился. – И теперь вы предлагаете мне выбор: остаться с Беллой или уйти.

– Да. – Ульви улыбнулся. – Ох уж это свобода выбора! Ничего не попишешь, придётся вам с ней как-то уживаться… пока, раз уж вы оказались заложником этой…э-э… скажем прямо, неординарной ситуации.

– Но я ведь не один такой? – голос Макса звучал почти жалобно.

– Ну что вы, конечно, нет. Некоторым, прямо сказать, сейчас гораздо хуже, чем вам. А вы здоровы, физически и психически, и даже можете выбирать.

– А… Белла?

– Ей придётся провести ещё некоторое время в коме. Так надо. Сколько, не могу вам сказать. Хотите остаться с ней? – Ульви подался к нему, упёрся взгялядом. – Она нравилась вам как женщина, и она была для вас матерью. Что ещё может желать мужчина? Оставайтесь. Это будет так… по-человечески.

Последнее слово было произнесено со странной интонацией, от которой Максу стало не по себе.

– Я… я не знаю. Не хочу показаться бездушным, но…

Ульви вдруг прыснул, попытался было сделать серьёзное лицо, но потом махнул рукой и расхохотался: раскатисто, безудёржно.

– Ох, извините… – Проговорил наконец он, вытирая слезы. – Каламбур один на ум пришёл. Смешной, я вам как-нибудь потом расскажу. Продолжайте, не обращайте внимания.

Сбитый с толку, Макс некоторое время пусто глядел на него, потом внезапно обозлился и произнёс жёстко и напористо:

– У меня могут быть другие половинки… кроме Беллы?

– Резонный вопрос, резонный. – Ульви, казалось бы, задумался.– Такого рода…э… трансформации требуют значительного количества внутренней энергии, а она, сами понимаете, далеко небезгранична. Ходят слухи, что повторная трансформация возможна, если ваша будущая половинка необычайно одарена энергетически… но это только слухи, и на данный момент они проверяются.

– Кем, можно полюбопытствовать?

Ульви осклабился.

– Теми же, кто послал вас в космос.

И уставился на Макса тяжёлым взглядом. Тот сразу поник и заторопился:

– Я бы мог тоже принести пользу… остаться с вами, например, принять участие в подобных исследованиях…

– Нет.

Сказано это было так, что желание продолжать дальнейший разговор у Макса сразу пропало.

Мысли ворочались, тупо отдаваясь в висках:

«Остаться здесь… с неподвижной Беллой… под такими вот взглядами этих?»

Кое-как поднял глаза:

– Знаете, я готов рискнуть.

Ульви кивнул. Так, как будто давно знал, чем всё это закончится. И с абсолютным безразличием к собеседнику.

…Он парил над антигравитационной дорожкой со скоростью 20 км/ч, без заданного маршрута. Смотрел по сторонам на Москву, давно ставшую Московией, подмявшую под себя всё окрест на сотни километров. Он бывал здесь, и не раз, но вот так осматривался впервые. Настроение было покойно-безразличным, но сквозь оцепенение прорывались вдруг всполохи обиды: «Даже чип никакой не вживили, никакой, мол, нужды в этом нет… Списали тебя, братец, со счетов, списали совсем. Выпроводили через какой-то шлюз – и вот: любуйся столицей нового мира. Ну и буду любоваться. Сегодня, во всяком случае, ни в какую эту вашу кабинку и не подумаю заходить. Заслуг у меня полно, буду жизнью наслаждаться. Своей, ни к чьей не прикованной».